Тень сумеречных крыльев
Шрифт:
Вик, притягивая к себе любимую женщину, ржал как конь – совершенно забыв о том, что он вообще-то собака. Женя размахивала руками и закатывалась совершенно по-девчоночьи, мотая косой. Ольгерд и Фазиль несолидно гоготали, хлопая друг друга по плечам и утирая слезы. Василий согнулся в три погибели и безуспешно ловил спадающую с бедер куртку. Инквизиторы постанывали, пытаясь щадить свои синяки и переломы.
Казалось, все они потеряли счет времени. Равно как и связь с окружающим миром. Был только смех, один только смех – и ничего, кроме смеха.
Посреди этого безумия Аде вдруг вспомнились строчки
Олега больше не было.
Не было и Эльзы. Исчезла Юлия вместе с Цатогуа, пропал Тахина-Кан, канул Никлаус. Вокруг переставали смеяться и приходили в себя Иные – Светлые, Темные, Серые; воронежцы, красноярцы, пражане.
А вместо тех, кто растаял в порывах дурманящего и безжалостного весеннего ветра, на поребрике из бордюрного камня сидел воробей. Самый что ни на есть обычный, бурый с рыжиной и в черной манишке. Такие стаями подкарауливали любителей стрит-фуда в парках и скверах, будили ценителей утреннего сна своим дружным гомоном и не упускали случая потроллить неспешных, вальяжных голубей, воруя у тех пшено прямо из-под клюва. В общем, птица как птица.
Он чирикнул негромко. И улетел.
[1] Образ действия (лат.).
[2] Понятно? (нем.)
Вместо эпилога
Ольгерд стоял на пороге и слушал, как рыдает ведьма.
Порог был привычный, знакомый. Родной, можно сказать, порог – его, Ольгерда, собственного кабинета. С недавних пор ставший почти ненавистным – и регулярно пинаемый носками его же, Ольгерда, аккуратных, консервативных оксфордов.
Потому что рыдания с порога были слышны особенно хорошо.
Когда они вернулись, Крапивиной в офисе не было. Она пришла минут через двадцать – почуяла, по ее словам, что-то смутное, выбежала воздухом подышать, ну и за булочками к кофе. «Цадик же любит булочки к кофе. Скажите, а где он? Уже по делам убежал?» Тогда глава Темных не смог ей ответить. И оставил наедине с Василием. И ушел в свой кабинет.
Теперь он стоял на пороге и не понимал, что ему делать дальше.
Люди в Праге начали просыпаться секунд через десять после того, как улетел воробей. Инквизиторы тут же оживились, наворчали на Аду за самоуправство, на Ольгерда и Фазиля – за неоказание помощи, сочли свой моральный долг исполненным и унеслись наводить порядок. От предложенной помощи отказываться, впрочем, не стали – поэтому остаток дня дозорные Воронежа и Красноярска провели, координируя силы и зачищая память горожанам.
Что было, в общем, на пользу всем. Ведь давно известно: хочешь отвлечь человека от гнетущих, несвоевременных мыслей – займи его чем-нибудь общественно полезным и в меру утомительным. С Иными этот принцип работал не хуже.
Также Ольгерду удалось провести
Для проформы маг составил небольшой, но обстоятельный меморандум. Своего рода шедевр подробности, лаконичности и при этом обтекаемости формулировок. Фазиль только завистливо сопел, втихаря копируя пункты и подгоняя их под Светлую позицию. И кстати о позициях: из Москвы выразительно молчали. С обеих сторон.
Постояв еще пару секунд, Ольгерд вернулся к ноутбуку. Уведомлений о новой почте не всплыло, иконка внутреннего чата не подмигивала глазом Гора. В Багдаде все было отвратительнейшим образом спокойно.
Выругавшись при помощи сложных конструкций из «ква» и «кря» – сказывался удачно перенятый опыт красноярцев, – Темный поднял со стола телефон и позвонил в областную больницу. К слову, аппарат был простейший из возможных – кнопочная клавиатура, минимальный дисплей, звонки и эсэмэски. Оба смартфона лежали в зачарованном сейфе и ждали своего часа. Когда именно тот наступит – не представлял никто.
Да никто и не хотел представлять.
На том конце номер уже узнавали. Дежурный врач подробно отчитался «уважаемому Ольгерду Гедиминовичу», что его дальняя, но горячо любимая родственница проходит курс эндокринной терапии, что уровень сахара в крови медленно, но неуклонно стабилизируется, что посетить, конечно, можно, но ненадолго – и, в общем, пока нежелательно. «Уважаемый Ольгерд Гедиминович» предупреждениям внял и с рекомендацией согласился. Ехать к матери Олега ему представлялось тоскливо и жалко.
На самого мага рано постаревшая женщина не походила совершенно. А кадров с ее погибшим в Чечне супругом почему-то ни у кого не сохранилось – ни в семейных архивах, ни у армейских друзей. Была лишь размытая черно-белая фотография, на которой стоял, уперев руки в бедра, широкоплечий мужской силуэт – на фоне дальних гор. Кажется, в форме. Кажется, темноволосый. Даже взгляд через Сумрак никаких деталей толком не дал.
Впрочем, мало кто на них надеялся.
Со стороны ноутбука мягко звякнуло. Пришло официальное письмо от красноярского Дневного Дозора. На замену «безвременно утраченным кадровым ресурсам» предлагали оформить перевод какой-то молоденькой и, судя по фотографии, обладающей отвратительным вкусом ведьмочки. Розовое и синее так лупили с экрана, что Ольгерд смог выдержать ровно пять секунд. Потом навел курсор и сбросил изображение в корзину. К Сумраку таких данайцев с их дарами. Ему надо свою ведьму в норму приводить.
Звякнуло еще раз. В это письмо была вложена увесистая GIF-картинка, на которой молодой белобрысый парень выразительно чиркал себя большим пальцем по горлу, а стоящая рядом невысокая брюнетка в черной водолазке закатывала глаза. Улыбнувшись, глава воронежских Темных отправил в ответ рисунок монаха-доминиканца с факелом в руках. Ада должна была оценить. «Нет, ну до чего мы дожили, – подумал он флегматически. – Светлые и Темные. Дозорные и дозорные. Воистину, час пришел, и многое переменилось».