Тень темной королевы

Фейст Рэймонд Элиас

Кэлис внимательно вгляделся в лицо каждому заключенному и повернулся к де Лонгвилю:

— Бобби, в твоем распоряжении две недели.

— Две недели! Я думал, что у меня есть еще три месяца! С оттенком горечи Кэлис сказал:

— Арута мертв. Никлас узнал про наш план только на следующий день после его смерти и был потрясен. Он до сих пор сомневается, что это разумно. — Кэлис помолчал и добавил:

— Две недели, и вздерни любого, кто покажется тебе ненадежным.

С этими словами он вернулся в барак, а де Лонгвиль, вновь оглядев заключенных, повторил:

— Очень бойтесь.

***

На

следующее утро гора щебня исчезла. Солдатам было приказано ее разобрать, и тридцать человек из них быстро покончили с этой работой. Эрика же и остальных пятерых заключенных капрал Фостер отвел в другую часть лагеря.

— Эй вы, чертовы ублюдки, кто из вас знает, как обращаться с мечом? — спросил он, стоя перед ними.

Заключенные переглянулись, но никто ничего не ответил. Они с первого дня усвоили, что если Фостер или де Лонгвиль задают вопрос, то, прежде чем открыть рот, надо быть абсолютно уверенным в правильности ответа.

— Так я и думал, — сказал Фостер. — Гораздо легче в темном переулке оглушить человека сзади дубинкой, а, Бигго? — Он ухмыльнулся без тени юмора и прошелся вдоль строя. — Или всадить кинжал пьяному в спину, не так ли, Луи?

Он остановился перед Эриком:

— А то можно просто схватить человека сзади и держать, чтобы твой маленький любовничек с крысиной мордой без помех всадил ему в брюхо кинжал.

Эрик промолчал. Де Лонгвиль обладал крутым характером и был жесток, но его работа, похоже, не доставляла ему особого удовольствия. Капрал Фостер, наоборот, наслаждался, унижая людей. На второй день Билли Гудвин вышел из себя и набросился на него, но опытный вояка без труда вздул Билли на глазах у всех, а одетые в черное люди смеялись над взбучкой.

Двое солдат принесли шесть мечей.

— Ну ладно, — сказал Фостер. — Эти парни и я попытаемся показать вам пару-другую приемов, чтобы вы не зарезали сами себя, если в один прекрасный день клинок попадет к вам в руки. — Он вытащил собственный меч и добавил:

— Впрочем, и более ловкие люди, чем вы, умудрялись оттяпать себе ногу.

Солдаты раздали заключенным мечи. Эрик неловко обхватил рукоятку. Он был тяжелее, чем быстрая рапира, и значительно короче, чем палаш или двуручный меч, которыми пользовались опытные бойцы. Еще в детстве Эрик слышал, что это оружие — самое распространенное в королевской армии, и оно лучше всего подходит для обучения.

— Отнеситесь к этому очень серьезно, — сказал де Лонгвиль. — Поскольку от умения фехтовать будет зависеть ваша жизнь.

Так началась неделя интенсивного обучения. До полудня они фехтовали друг с другом учебными деревянными мечами, пока не покрылись черными и фиолетовыми синяками, а потом, после обеда, их привели к конюшне.

— Кто умеет ездить верхом? — спросил де Лонгвиль. Эрик и Луи подняли руки. Им подвели двух лошадей, и де Лонгвиль скомандовал:

— В седло, и посмотрим, что вы умеете.

Луи быстро вскочил на коня, а Эрик обошел своего жеребца, осматривая его.

— Фон Даркмур, ты ждешь, чтобы он тебя пригласил? — рявкнул де Лонгвиль.

Не обращая внимания на насмешку, Эрик сказал:

— Этот конь нездоров.

— Что? — спросил де Лонгвиль. — Для меня он

вполне здоров.

— У него не в порядке левая задняя. — Эрик наклонился, провел рукой по левой задней ноге, и конь услужливо поднял копыто. Оно было забито толстой лепешкой из грязи, навоза и сена. Эрик потянулся за свайкой, которой не было у него на поясе вот уже месяц, и грустно усмехнулся.

— Старые привычки, — пробормотал он и оглянулся. Конюх молча протянул ему свайку, и когда Эрик очистил копыто, даже де Лонгвиль, стоявший в нескольких футах от них, почувствовал вонь.

Эрик продолжил осмотр.

— Стрелка гниет, — сказал он. — Но от этого конь не захромал бы, пока копыто не отвалилось. Тут наверняка что-то еще. — Эрик поковырял в стрелке, и конь, протестующе заржав, принялся вырываться. — Стоять! — крикнул Эрик и крепко шлепнул коня по крупу, но не наказывая, а успокаивая. Поняв, что он находится в опытных руках и человек знает, что он делает, конь перестал вырываться и только фырканьем выражал недовольство. — Ага, камень, — пробормотал Эрик. — Маленький, но хорошо засел. — Он ковырнул сильнее, камешек выскочил, и из копыта потекла кровь с гноем. — Один-два раза в день держать копыто в горячей соленой воде, и через пару дней все пройдет. Только надо еще ставить припарки, чтобы не допустить нагноения. — Эрик отпустил ногу коня. — Кто-то плохо следит за вашими лошадьми, сержант.

— Если в конюшне к вечеру будет еще хоть одна хромая лошадь, кое-кто завтра отправится в гарнизон Шаматы! — рявкнул де Лонгвиль конюхам и приказал:

— Привести другую!

Когда хромого коня увели, де Лонгвиль спросил:

— Как ты это узнал?

Эрик пожал плечами.

— Это моя работа. Я же кузнец. Я вижу то, что другие не замечают.

Де Лонгвиль в раздумье потер подбородок и неожиданно мягко сказал:

— Ладно, встань пока в строй.

Эрик вернулся в строй, а де Лонгвиль повернулся к Савоне:

— Ну-ка, Луи, я хочу посмотреть, как ты пройдешь по двору рысью.

Луи легко послал лошадь вперед, и Эрик одобрительно кивнул. Родезанец имел неплохую посадку и не рвал уздечку. Он слегка перевешивался и ноги держал слегка на отлете, но в целом был неплохим наездником.

Всю вторую половину дня они занимались верховой ездой. Ру, несмотря на недостаток опыта, держался в седле достаточно хорошо, а Шо Пи, казалось, от природы обладал чувством равновесия и свободной посадкой. Бигго и Билли же свалились, не проскакав и полкруга, а к концу дня все, кроме Эрика и Луи, жаловались на боль и судороги в мышцах ног.

***

В течение следующих трех дней Эрик и пятеро его товарищей усиленно овладевали оружием и проводили в седле по меньшей мере по два часа. Эрик научился вполне прилично обращаться с мечом, а Ру, с успехом используя врожденную скорость движений, весьма преуспел в этом искусстве.

Без лишних объяснений им было ясно, что их готовят для боя, и от того, как они будут учиться, зависит их жизнь. Об указаниях, данных Кэлисом де Лонгвилю — повесить любого, кого сочтут ненадежным, — никто из них даже не вспоминал, поскольку трудно было представить, как за две недели можно определить степень надежности человека.