Тень в воде
Шрифт:
— Я заберусь наверх и сделаю.
— Ну уж, ладно тебе…
— Сделаю.
— Да ты ж бегать-скакать собирался.
— Потом поскачу. А сейчас починю вашу крышу.
Генри сделал несколько шагов назад.
— Правда, сделаешь? Точно?
— Точно.
— Мне-то нехорошо что-то. Накатило вот.
— Да ладно, сделаю. Чего уж там. — Сам не зная почему, Микке положил руку на плечо старика. Его поразило, насколько хрупким оно казалось на ощупь. Каким-то острым. И нежным, точь-в-точь цыплячья косточка.
После Микке помогал и в другом — стриг траву, красил
— Прям внучок у нас завелся, — говорила Мэрта, и ее светлые, почти бесцветные глаза подергивались слезой.
— Да ладно вам, — отзывался Микке. — Что ж не помочь, раз могу.
Он никогда прежде не общался со стариками. Его бабушка по матери вышла замуж во второй раз и поселилась в Аликанте. Да она и не стара была: Нетту она родила совсем молодой. А родители Натана умерли, их Микке никогда не видел. Генри и Мэрта — они были его и только его. Микке не собирался ничего говорить Нетте, она бы только все испортила.
Домик старики купили в семидесятые годы.
— Тебя еще и в проекте не было, — посмеивался Генри. — Мы были молодые — или почти молодые — тогда. А сколько вообще длится молодость? Вы об этом думали? Когда начинается старость? — Иногда он принимался философствовать, довольно занудно.
Домик построили в 1909 году, вот-вот столетний юбилей справит. Построили его родители Карла-Густава Линдстеда, рассказывала Мэрта с гордым видом.
— А ты знаешь, кто это такой? Ты, наверное, слишком молод, чтобы помнить. — Сдвинув кустистые брови, Мэрта смотрела на Микке. — Один из великих актеров нашего времени. Никогда не забуду, как он играл Примуса Свенссона в «Доме Вавилонском». Его по телевизору показывали. Когда, Генри? Помнишь? В начале восьмидесятых? Хотя тебя тогда и планах не было, да, мальчик?
— Был, конечно.
— Но взрослых фильмов по телевизору не смотрел. Хотя этот сериал был хороший, про такие вот земельные участки, — правда, не эти, а в другом районе, Эншедедален. Там он и жил, Примус Свенссон. Но потом все домики там снесли, чтобы построить большую больницу, помнишь, Генри? Бульдозеры… и домишек милых как не бывало. Грабеж и разбой, вот что это.
Мэрта умолкла и шмыгнула. Кот терся о ее ноги, Мэрта рассеянно погладила его.
— Да, а еще «Три чудака». Хотя тогда тебя уж точно на свете не было. Йоста Бернард, Гуннар «Чудак» Линдквист и Карл-Густав Линдстед. Они звали себя «Три чудака». — Мэрта захихикала, вспоминая.
«Вот тупизм, — подумал Микке. — Нереально тупо».
Но ничего не сказал.
В один прекрасный день, когда Микке подстриг лужайку, старики вручили ему ключ от домика.
— Мы хотим, чтобы он у тебя был, — произнес Генри с серьезным видом. — Вдруг с нами чего стрясется. В нашем возрасте ничего не знаешь наперед. Обернешься — а смерть с косой тут как тут. Кого сразу скосит, а кого так, подкосит, и лежи тогда, точно кура на прилавке. Мы с Мэртой все обсудили. Хорошо, когда есть запасной ключ. Мы могли бы, конечно, дать его кому-нибудь из соседей. Но, честно говоря, соседям мы тут не очень доверяем. Или как сказать?.. Мы не хотим, чтобы они
Микке кивнул, зажав ключ в руке. К ключу был привязан пластиковый плетеный шнурок. Бело-зеленый, замусоленный.
— Ты так близко живешь, можешь заглядывать сюда иногда. Зимой то есть. Зимой-то мы не тут. Не так часто, имею в виду. Транспорта нормального-то нет. Да и что тут делать, зимой? Ничего тут хорошего зимою нет.
Микке снова кивнул.
— Рад помочь, — сказал он.
Глава 22
— Ты пришла, — приветливо произнес он. — А мы с Кристой заждались. Сидели и ждали, когда же наша мамочка придет.
Она стояла спиной к нему. В горле набухал ком, который она никак не могла сглотнуть. Сняв крышку с кастрюли, она проткнула картофелину вилкой, хоть и знала, что варить еще минут десять, не меньше.
— Сидели и ждали, — повторил он, на этот раз громче. Она услышала его шаги. — Правда, Криста, мы ведь ждали?
Тоненький, угодливый голос Кристы:
— Да, папа.
— Еда скоро готовая, — пробормотала она и обожглась крышкой. Вздрогнув, с грохотом уронила ее на плиту.
Теперь он был совсем рядом, за спиной, она слышала сдержанное дыхание.
— Где ты была? — Руки вокруг ее груди, сжимают, давят.
— Но… на работе.
— Ах, на работе…
— Да.
— Так долго?
— Автобуса не было, я ждала. Я пошла покупать в магазин, а там очередь в касса, и пропустила автобус, а следующего ждать… они не часто, ты знаешь.
Он повернул ее к себе, у него были маленькие, льдисто-голубые глаза. Когда-то она любила эти глаза, эту светловолосую дикую силу, когда-то…
— Очередь в касса… — передразнил он. — Очередь была в касса? Ты что, полмагазина скупила?
Она молчала, чувствуя, как сердце качает кровь.
— Ты в три заканчиваешь, не так ли? В пятнадцать ноль-ноль. Разве не так?
— Да, — прошептала она.
— Так долго домой не добираются. Даже если очередь в касса.
— Сегодня больше.
— Вот как. Больше.
— Да.
— Больше постояльцев, что ли?
— Мы говорили, было важно.
— Вы говорили? — Он ослабил медвежью хватку, поднял руку. Коснулся ее припухшего лица кончиками пальцев. Прикосновение обожгло огнем.
— Да.
Откуда-то издалека доносился звон столовых приборов — Криста.
— С кем? С кем ты говорила, вместо того чтобы мчаться домой и заботиться о семье?
— Ханс-Петер.
— Ханс-Петер.
— Да.
— И о чем же таком важном надо было поговорить именно сегодня? Таком важном, что все остальное стало неважно? Все остальное! — прорычал он, и слюна запузырилась в уголках рта.
Зазвонил телефон. Он так резко оттолкнул Ариадну, что та ударилась о стол. Уверенным шагом он направился в холл. Ариадна посмотрела на Кристу. Девочка быстро-быстро, словно одержимая, постукивала вилкой по стакану. В комнате стоял тревожный перезвон.