Тень Великого Древа
Шрифт:
Согласись, это будет хорошо с любых точек зрения. Мы с тобой хорошо знакомы и удачно совпадаем по нраву, наша дружба испытана во многих пирипитиях. В столице никто не посмеет осудить твое степное происхождение, раз ты будешь супругой богатого судовладельца. А я получу надежную помощницу, которой можно доверить и денежные, и душевные дела. Вот потому и говорю: готовься к свадьбе, моя милая.
До скорой встречи!
Хармон Паула Роджер
с
Хармон слегка покривил душой, когда сказал, что лишь раз полюбовался Низой. На самом деле, он пялился на нее в каждый свободный час, а свободных часов имел теперь ох как много.
Очень быстро он заметил, что Низа перестала быть пленницей. Она гуляла где хотела, разговаривала с солдатами и матросами. Тот рыцарь, что прежде стерег ее, теперь угощал чаем и элем. Низа занималась рукоделием, починяла одежду для воинов миледи. На глазах у торговца сама леди Магда заплатила ей монету.
Не было сомнений: дочь герцога сочла задачу Хармона исполненной и освободила Низу. Поняв это, Хармон не перестал наблюдать, а напротив, буквально прирос к окуляру. Что бы Низа ни делала – вышивала ли, сидя на скрещенных ногах, беседовала ли с кем-нибудь, смотрела ли на море, подставив лицо ветру, - Хармону теплело на душе от каждого взгляда.
Вскоре он замучил просьбами всех дежурных офицеров. Они пришли к единому решению: навсегда отказать ему в пользовании зрительной трубой. Хармон стал смотреть без нее, невооруженным глазом. «Величавая Софья» шла в добрых трехста ярдах от «Хозяина морей», торговец не видел почти ничего, но фантазия и память восполняли недостатки зрения. Он воображал Низу во всех вариантах. Вот она летит на шаре, сияя от восторга. Вот мирно спит, свернувшись калачом, подложив кулачок под щеку. Вот подает ему вино и рассказывает легенду про теленка. А вот гневно блещет глазами, увидев Светлую Сферу… Низа была чертовски хороша в окуляре зрительной трубы, а воображении – еще краше.
Но мысль жениться не посещала Хармона до той поры, пока его не достигли слухи.
Сплетни – почти всегда вранье. Положим, кто-нибудь выкладывает в досужей беседе:
– Олаф-портной, у которого лавка в соседнем квартале, выгнал жену! Да, выгнал, прямиком на улицу! Встал на рассвете, умылся, состряпал поесть, чаю заварил, позавтракал. Проснулась жена, только к нему: мур-мур-мур, - а Олаф ее хряп по шее, и за дверь. «Не нужна мне такая лежебока!»
Вот ты слушаешь это и замечаешь особый тон рассказа: напористый, убедительный. Думаешь себе: а откуда он, собственно, знает? Неужели сам завтракал с Олафом-портным и его женою? Спросишь для проверки:
– А тебе кто сказал – Олаф или жена?
Получишь твердый ответ:
– Олаф сказал булочнику, тот – мелкому Гансу, а Ганс – мне.
Так и знай: все вранье от начала до конца. Зайдешь завтра в лавку Олафа – увидишь их с женой в обнимку, еще нежней, чем были раньше. Сплетник ведь чего хочет? Удивить слушателя. А правдой не удивишь: известно же, что Олаф с супругой живут душа в душу, ничего тут нет поразительного. Вот и приходится сочинять небылицы.
Словом,
Хармон впервые услыхал о празднике от стюарда (либо ординарца, как бишь его):
– В Руайльде нужном вином запастись для торжеств. Если владыка имеет особые предпочтения, сообщите нам о них, господин чашник.
Сказано было буднично, без тени намерения удивить. Хармон навострил ухо:
– Что праздновать-то? Возвращение в Фаунтерру?
– Разве в Фаунтерру? По моим сведениям, мы идем в Грейс.
– И что за праздник будет в Грейсе?
Стюард погладил двумя пальцами свое запястье и ушел по делам. Жест означал намек на обручальный браслет. Хармон озадачился: какая еще свадьба? Не до нее сейчас. Война, Персты, Кукловод, деконструктор…
Но вскоре беседы о свадьбе зазвучали по всему кораблю. Короткими обрывками, без точности, но все – на одну тему. Шаваны предвкушали, сколько молоденьких девиц соберется на свадьбе. Матросы надеялись, что по случаю их отпустят на берег. Должны отпустить, шутка ли – такой праздник! Монахи Второго из Пяти обсуждали, какой обряд лучше: столичный или южный? Столичный придется по нраву жениху, зато в южном обряде больше чествуют Праматерь Софью.
И никто не говорил, о какой свадьбе речь. Казалось, что женитьба – дело ясное, всем известное, один лишь Хармон остался в незнайках. Досада пробрала его до самых костей. Во-первых, что же он, последний дурак на корабле? Во-вторых, какой-то счастливчик женится и заживет сладко, уютно, с милою девушкой под боком, - а бедный Хармон все еще томится в одиночестве…
И когда шаваны вновь завели о женитьбе, торговец не выдержал:
– Неужели другой темы нет?! Обсудите лучше коней или Духа Червя, или что у вас там в степях принято!
Они очень удивились:
– Чего бы не поговорить? Не каждый день владыка женится!
– Постойте, вы сказали – владыка?
– А кто? Не ты же!
– Какой владыка? Адриан?
– Ну, ясно, не Ориджин!
– И на ком?
Шаваны переглянулись. Гурлах отчего-то заржал, Косматый хлопнул себя по заду.
– Не томите, а! Кто невеста?
Хаггот дал ответ. Торговец разинул рот, да так с открытым и остался.
Леди Магду Лабелин он женщиной не считал. Если думал о ней, то всплывали в уме несколько разных сущностей: свиное рыло, бьющий в живот кулак, ядовитая жаба, еще – колбаса, пухлая такая, с сальными прожилками. Образ девушки даже рядом не стоял. Вроде, имя женское – Магда; носит платье, длинные волосы; располагает грудью. По всем формальным признакам должна считаться женщиной… но нет, никак.
– Ты, верно, спутал, - сказал торговец шавану, когда обрел дар речи. – Владыка не может жениться на леди Магде. Никто не может. Это против законов природы.
И Гурлах снова заржал по-конски, а Хаггот сказал:
– Думаешь, почему владыка зол, как волк?
У Хармона будто открылись глаза. Вспомнил он дворянские повадки: если благородный излишне сдержан, подчеркнуто вежлив, как Адриан последними днями, - значит, на душе зима с метелью.
– Вот тьма, - выронил торговец. Еще разок уточнил: - То есть, правда, на ней?