Тень всадника
Шрифт:
– Русская хамская манера. Я сразу заметила и провела воспитательную беседу. Рассказала, какой ты знаменитый... Тони, я рассказала только, какой ты знаменитый профессор! Он проникся...
То есть она предугадывала даже мелочи, которые могут мне не понравиться! И наоборот, находила такое, что должно было льстить моему самолюбию. Например, в разгар ужина, когда я таю под ее взглядами (как женщина под ласковыми пальцами массажиста?), следовал якобы спонтанный вопрос:
– Тоничка, тебе не было страшно скакать на этого парня? Ведь он мог бы тебя убить каждым своим выстрелом.
Как я заважничал! И ответил небрежно: мол, полковник Жером Готар имел привычку скакать - как ты говоришь, Дженни - на прусские и русские полки, а пехота того времени
И наверно, именно в такой момент полного распада я ей признался:
– Дженни, я паршивый эгоист и рад, что мне не суждено увидеть тебя в преклонном возрасте. Ты останешься для меня всегда молодой и ослепительно красивой.
...Опыт прежней жизни подсказал бы: женщина мечтает прожить с любимым человеком как можно больше лет и умереть с ним в один день.
Увы, повторяю, прошлый опыт не делал меня ни мудрее, ни проницательнее.
* * *
"Меня не смущает разница в возрасте, - сказала Дженни.
– Между прочим, это сейчас модно". Модно? Допустим. В Америке действительно наступил сезон охоты на знаменитостей и миллиардеров. По сути дела, он никогда не прекращался, однако юные прелестницы сообразили, что гораздо легче отстреливать дичь шестидесятилетней кондиции. Дичь потеряла скорость (не только мышления), уверенность в себе, попадала в нехитрые ловушки, а профессиональная охрана жены и любовницы - ослабила бдительность, полагая, что залежавшийся товар не будет пользоваться спросом. Заграбастав добычу, предприимчивые Артемиды получали наслаждение в интимном гнездышке (какая-нибудь трехэтажная вилла), а именно: потчевали своего драгоценного избранника супом из протертых овощей, шпинатом, брокколи и широким набором медикаментов от поноса, запора, желудочных колик, сердечной недостаточности. В сумерках за километровой оградой, оборудованной новейшей электроникой, бродили другие двуногие хищницы и скулили от зависти.
(А я чем занимаюсь? Как благородный человек, чуждый зависти, я, господа, иронизирую.)
Не обладая ничем, что могло бы разжечь аппетит этих альтруисток, я энергично строил планы светлого будущего. (У всех свое хобби: зарабатывать миллионы, покупать картины импрессионистов, сниматься в главных ролях, получать "Оскары". У меня - воздвигать хрустальные дворцы.) Конституция, составленная Сен-Жюстом двести лет тому назад и обещавшая блага Франции и всему человечеству, так и не была задействована. Что не удалось в отдельно взятой стране, может, удастся в отдельной семье? (В отдельно взятой голове.) Как ни странно, проблемы, связанные со здоровьем, меня не очень волновали. Я вошел в хорошую форму и надеялся ее сохранить на обозримый остаток лет. Когда-нибудь моей райской пташке надоест слушать мои россказни - соловья баснями не кормят. Но к тому времени я придумаю совершенно феноменальный курс лекций по истории, который принесет мне известность не только в университетских кругах. Далее an!
– меня пригласят на телевидение. Программа профессора Сан-Джайста для американских интеллектуалов (без рекламы!)... Я обрисовываю лишь контуры хрустального дворца. Кто, почему, за каким лешим меня пригласит - цементная каша, железная арматура, прозаический мусор. В конечном счете мы с Дженни появляемся на официальном приеме в Белом Доме, и тогда Дженни, девочка честолюбивая, понимает, что ее игра в каком-то смысле стоила свеч. Ее паршивый босс, "император Хирохито", увидев Дженни в телевизионных новостях на пороге Белого Дома, тут же повышает своей престижной сотруднице годовой оклад в два раза, но Дженни имеет и более интересные предложения... К тому же с моей еженедельной программы по телевидению капает какая-то мелочишка на молочишко. Дженни открывает свой бизнес или входит на равных паях в крупную корпорацию.
В этом месте меня захлестывали варианты, я тонул в их круговороте. Исключался лишь один: вариант размеренной неторопливой жизни с чтением книг, посещением музеев, путешествиями по миру, буколическими прогулками и прочими радостями пенсионной жизни. Дженни
...Я не обольщался. Естественно, когда-то у нее будут романы. Я живо представлял себе некоторые ситуации на горнолыжном курорте, на пляже во Флориде, где в пятизвездочных отелях продвинутые фирмачи предпочитают устраивать конференции по продвинутому бизнесу и куда меня точно не затянешь. Что ж, я сумею соответствовать. Опытный всепрощающий муж, не реагирующий на подозрительные телефонные звонки, на поздние возвращения жены с деловых party. Потом она сама мне все расскажет. Доверие и любовь восстановятся. Дженни не нужен молодой ревнивец (достаточно она нахлебалась с Джеком), пусть чувствует себя свободной женщиной (в разумных пределах), это в ее характере.
То есть я загадывал на много лет вперед, и картинки будущего, несмотря на свою экстравагантность, выглядели если не розовыми, то вполне приемлемыми для нас обоих.
Какими-то своими прожектами (кроме моей всепрощающей терпимости) я с ней делился. Удивительно, лекции по телевидению для интеллектуалов не показались ей бредовой идеей (я-то опасался, что Дженни сразу отвезет меня в свой госпиталь и запрет в палате для буйнопомешанных).
– Это реально. У тебя уникальные знания. Ты сможешь превратить свои выступления в театр. Ты не умеешь, как говорят американцы, себя продавать. Этим займусь я. Назови программу так: "Поиграем в Историю".
Поиграем в Историю? Почему нет?
Для тренировки, когда у Дженни выпадал свободный час, я устраивал театр на дому. Театр одного актера, но Дженни подавала мне нужные реплики. Я ей объяснял обстановку, и она поначалу держалась в рамках, потом импровизировала. Например, я разыграл суд над Дантоном. Дженни в роли Люси Демулен должна была повторять одно слово - scelerat (злодей! негодяй!) - словечко, ныне редко употребляемое во Франции. Словечко ей понравилось. Только я делал паузу, как она мне бросала явно с удовольствием: "Scelerat! Scelerat!" По ходу действия Сен-Жюст доказывал сомневающемуся Робеспьеру необходимость казни Дантона и Камилла Демулена. Дженни вошла в раж и стала кричать: "Палач! Убийца!" Я даже несколько обиделся.
– Ты мне заменяешь телевизор.
...Хоть что-то заменяю. Эрзац. Заменитель. Впрочем, заставить американочку смотреть вместо полицейского сериала домашний спектакль, согласитесь, не так уж плохо.
По просьбе трудящихся я вернулся к роману Жозефины Богарне с капитаном Жеромом Готаром. И тут мы застряли. Дженни взяла в свои руки режиссуру, театр превратился в сплошное выяснение отношений. Стоило мне открыть рот, как в ответ сыпался град упреков. Мадам Богарне обвиняла месье Готара в том, что служила для него лишь физическим и телесным объектом (куда вставить), для плотских скотских желаний, и, дескать, никакой возвышенной любви с его стороны не было. (И это говорила женщина, учившая меня приоритету секса! Здорово перевоплотилась, вжилась в роль.)
В субботу днем, когда Элю уложили спать, я попробовал продолжить.
– Давай поиграем, - сказала Дженни и опустила в спальне шторы.
Я попал в объятия Жозефины. Блаженство. Полузабытье.
Вдруг я услышал змеиный шепот:
– Как я ненавижу твое хвастовство! Король Карл Четырнадцатый! "Шведский стол"! Диса, Кристина ему подставляли жопы! Так ведь это не ты. Это маршал Бернадот. Бернадот, он настоящий мужик, он мог и с двумя. А ты всегда был в постели ноль. Как ты смел променять меня на шведских блядей? Конечно, я тебе казалась старой бабой, да? И почему ты придумал особняк в Пасси? Я имела квартиру в центре Парижа на улице Шантерейн.