Тень
Шрифт:
Затем взрывной волной накатило подозрение.
А что, если любовница Акселя в семьдесят втором родила от него ребенка?
Аксель, Аксель, прости, прости. Я готова написать «прости» тысячу раз на тысяче страниц, чтобы ты поверил, что я заслуживаю твоего прощения. Уповаю на твое великодушие, вернись ко мне.
Я не могу начать мой путь снова и из другой точки. Но я могу изменить цель, к которой иду. И я хочу, чтобы со мной была твоя милость, как гладкий камень в руке, как утешение, способное унять боль моей памяти.
Ты наверняка задумывался, как такое могло случиться.
Я
Я молю о прощении, которое поможет нам расстаться друзьями, совершить то, о чем ты мудро говорил, когда я была не в состоянии слушать.
Тысячу тысяч раз я прошу тебя забыть о том, что произошло у издательства. Там была не я.
В подростковом возрасте у меня были проблемы. Врачи говорили, что это связано с детством в концлагере.
Пока я принимаю лекарства, я та Халина, которую ты встретил в Вестеросе, та Халина, которой ты подарил прекрасные воспоминания. То, что мы пережили, обогатило меня, а когда сердце радуется, легко поверить, что так отныне будет всегда.
Я забыла о лекарствах, к сожалению. Итог ты, увы, видел сам. Мне было так больно получить отказ, ощутить безысходность, которая и без того сочится изо всех щелей.
Аксель, ты ни в чем не виноват. Я заканчиваю на этом письмо и повторяю: «Все хорошо». Ты замечательный человек и писатель, и я от всего сердца желаю тебе счастья.
Халина
Аксель перечитал письмо четыре раза. Облегчение, которое он испытывал, напоминало эйфорию. После случая у издательства он жил словно в тумане, не знал, что делать дальше, и беспомощность с каждым днем только росла. Каждый день выходя из кабинета, он боялся, что Герда передаст ему новое сообщение. Каждый раз, когда звонил телефон, он боялся, что это она. Он выглядывал в окно, слыша незнакомые звуки.
Но Халина не давала о себе знать. А потом пришло письмо, и с ним избавление. То, что она страдает от какого-то душевного недуга, он уже понял, но ему никак не удавалось забыть выражение ее глаз там, у издательства. Бессонными ночами он думал о ее неожиданном поступке. С того дня прошло три недели, и Акселя не отпускало чувство, что он идет по непрочному канату над пропастью, пытаясь удержать равновесие.
Началась рождественская суета. Проблемы, от которых его освободили, уступили место другим мыслям. Он даже кое-что написал, пусть не слишком удачное, но все же. В сложившихся обстоятельствах приходилось довольствоваться малым. В сочельник Аксель и Алиса позвонили сыну. С учетом дальних расстояний разговор получился недолгий, но он стоил этих денег. Услышав голос сына, Алиса расцвела, и Рождество выдалось неожиданно приятным. На следующий день явились с визитом его родители. Сестра, как всегда, приезжать отказалась. Аксель периодически спрашивал родителей о ее делах. Знал, что она живет в Фарсте, вышла на пенсию по болезни, надорвавшись на работе в доме престарелых. Детей у нее не было, был ли муж, Аксель не знал. Родители, хоть и много общались с сестрой, о ее жизни рассказывали скупо. Когда-то давно ему захотелось навестить сестру, но она передала, что не хочет его видеть.
Миновало Крещение, жизнь, казалось, вернулась в привычное русло. И тут, увы, случился новый взрыв. Девятого января Стокгольм
Спасибо за сообщение. Я обещаю прийти. Твоя Халина.
Бросив письмо в коробку в гардеробной, он направился на кухню к Герде.
— Не будет ли Герда любезна ненадолго зайти в мой кабинет?
Не дожидаясь ответа, он развернулся и пошел назад. У дверей остановился, чтобы пропустить Герду. Она вошла в комнату, и все повторилось. Как и в прошлый раз, она переступала с ноги на ногу в дверях, а он воцарился за письменным столом. Прислуга и господин.
Аксель Рагнерфельдт и его родители. Он не знал, как сломать эту стену. Он нуждался в ее услугах, она в его деньгах, они зависели друг от друга и жили в одном доме. Почему, ради всего святого, они не могут считаться равными? В начале он призывал ее к этому, относился как к члену семьи, но вскоре понял, что ей это не по душе. Проработав домработницей почти пятьдесят лет, она рассчитывала на определенное к себе отношение, которое требовало от хозяев признания некоторых правил. Герда недвусмысленно отказывалась становиться членом семьи.
— Я хочу, чтобы вы, Герда, выслушали меня. Но все, что сейчас будет сказано, должно остаться между нами. Алисе об этом говорить не следует, потому что повода для того, чтобы беспокоить ее, нет. Дело в том, что за последнее время со мной несколько раз пыталась связаться женщина, с которой я не хочу иметь никаких отношений. Это совершенно незнакомая женщина, с ней я никогда не встречался. По-видимому, одна из читательниц. Возможно, вы обратили внимание на странные письма?
— Это не мое дело.
— В любом случае я бы хотел, чтобы вы знали это. Равно как и то, что я несколько, так сказать, озабочен тем, что эта женщина может быть не вполне адекватна психически.
Он очень хотел, чтобы Герда что-нибудь сказала, задала вопрос. Дала понять, что оценила доверие и разделяет тревогу.
Но Герда не произносила ни слова. Молчание длилось довольно долго, он понял, что она так ничего и не скажет.
— Это всё. Благодарю вас.
Герда поклонилась и повернулась спиной, чтобы уйти, но тут раздался дверной звонок.
Их взгляды снова встретились — и на мгновение Акселю показалось, будто во взгляде Герды мелькнуло сострадание. Но домработница уже скрылась за дверью. Аксель пошел было за ней, но остановился, полный дурных предчувствий. Дверным звонком пользовались редко, к ним никто не приходил без предупреждения. Никто, кроме Торгни Веннберга. Он услышал, как Герда пытается перекричать ветер.
— К сожалению, я не могу вас впустить. Господин занят и просил, чтобы его не беспокоили.
— Какой, к черту, господин! Это похотливый козел Аксель Рагнерфельдт! Пропусти, мне нужно с ним поговорить.