Тень
Шрифт:
— Здесь ворованное не в ходу… Здесь все честно зарабатывают свои деньги!
Физическая сила Рудиса пользовалась достаточным авторитетом.
Хмуро ворча — все игроки без исключения были высокого мнения о своем искусстве и верили в удачу, — они разбрелись по углам и больше подобным образом развлекаться не пытались.
«Икарус» выкатил на новую широкую автостраду, проложенную в обход городка, и мотор загудел на полную мощность. Люди подремывали в комфортабельных креслах, их было немного, автобус, набирая пассажиров, завернет еще в три или четыре таких городка и только тогда возьмет курс на Ригу. За окном тянулись
Автобус прибудет в Ригу под вечер, сегодня ничего путного уже не предпримешь. Что скажет Нина, увидев его после долгой разлуки? Успеть бы купить цветы. Темно-красные розы с бархатистыми лепестками, сколько бы ни стоили. Нине для настроения нужны цветы. Как ей объяснить, почему так долго не был, почему не писал, ничего не хотел знать о ней?
Он не допускал и мысли, что ночь ему придется провести «у цыган», с женщиной, к которой он был равнодушен, а в общем добрейшей души человеком, сделавшей свой дом пристанищем голодных и бездомных. Фантазия рисовала в ярких красках предстоящую встречу с Ниной, она умела окружать себя атмосферой тысячи и одной ночи, рядом с ней женщина из «цыганского» дома казалась особенно серенькой и неприметной.
Но Нина Черня категорически и без всяких объяснений отказалась его впустить. Они разговаривали через закрытую дверь. Разозлившись, он начал кричать и молотить кулаками, на лестничную площадку выглянули соседи и предложили ему немедленно убираться восвояси. Букет роз он растоптал и расшвырял у ее порога, наговорив соседям глупостей, и чуть было не попал в милицию. Благо у самой машины сержант сжалился над ним: парень вроде трезвый и у него такой убитый вид.
Наутро он стал донимать Марию расспросами: искал ли его кто-нибудь и когда?
— Никто не искал.
— Как же так?
— Не искал.
— Из милиции ведь приходили?
— Нет, не приходили.
— Не может быть!
— Честное слово!
— Но участковый-то заходил, как бы между прочим, узнать, как живешь, что поделываешь и все такое?
— Никто не приходил.
— Тогда они наверняка расспросили соседей, не ночует ли у тебя кто.
— В нашем-то доме! Не ходят сюда спрашивать, знают, что бесполезно.
— В самом деле никто меня не разыскивал?
Женщина помотала головой. У нее были жидкие, свалявшиеся волосы.
— Мне сегодня надо пораньше на работу, — сказала она, вставая. — Если пойдешь куда, ключ положи на старое место.
— Никуда я не пойду, только на почтамт, отцу звякну.
На ней все висело, а эта фиолетовая комбинация… Жуткая безвкусица.
Женщина рылась в шкафу, выбирая, что надеть.
— Я дам тебе денег на продукты, — сказал Виктор. — Подай мне куртку.
— Купи чего-нибудь сам, если увидишь. Вчера давали болгарские помидоры.
Что-то у них там пошло кувырком. Почему они меня не ищут? Если бы искали, ясно, что начали бы отсюда, где застукали в прошлый раз.
Далекая Мурманская область отозвалась тут же, слышимость была на удивление хорошей. Отец поднял трубку сразу, после первого гудка, наверно, сидел за письменным столом.
— Привет, па! Жив-здоров? Сколько ни смотрю по телевизору прогноз погоды,
— Ты откуда звонишь? — Вопрос о письмах отец проглотил со стоическим спокойствием.
— Из Риги. Только приехал. Все лето вкалывал в лесу на ветровалах. Полезно для здоровья, но я не затем туда подался Заколачиваю мощную деньгу. Я тебе уже писал. На вступительных провалился. Ну, не с треском, но двух баллов не хватило. Трудно тягаться с мальчишками со школьной скамьи. В жизни ничего не смыслят, но назубрились зверски…
Хотя речь его не была продумана до мельчайших деталей, она журчала, как ручеек. Сейчас он скажет, что категорически отказывается от денежных переводов, если отцу вздумается их посылать, он ведь сам в состоянии заработать на жизнь, а вот если отец выразит желание помочь устроиться на работу, тогда другое дело. Учиться он будет на вечернем или заочном, для дневного отделения уже, пожалуй, староват. Да, документы подал, все решено окончательно. На экономический. Не мешало бы, конечно, найти работенку, естественно, чтобы не с утра до вечера. Оклад можно и небольшой, из лесу привез кучу денег, но если бы ты созвонился кое с кем и попросил, к примеру…
— Послушай, а может быть, в том, что с тобой происходит, виноват не столько ты, сколько наследственность?
— Впервые слышу, что среди твоей или маминой родни были ущербные.
— Значит, ты мне не поверил.
— В ту чепуху, что ты нагородил в прошлый раз? Конечно, не поверил. Просто мама придумала эту версию, тебя жалеючи! Она не надеялась, что я стану порядочным человеком, и хотела избавить тебя от лишних переживаний. Бедная ма, все-таки у нее было доброе сердце! И как она нас с тобой любила! Почему я этого не ценил!
— Ты не Вазов-Войский. Мне, конечно, не все равно, как устроится твоя жизнь, ведь я тебя воспитал, но ты не мой сын.
— Отец!
— Ты знал мать так же хорошо, как и я. Она не могла солгать. Она до последней минуты надеялась, что ты возьмешь себя в руки.
— И все-таки абсурд, я в это не верю.
— Верить или не верить — твое дело. Я в принципе считаю, что мы разные люди, понимаешь… Мне было трудно решиться на этот шаг. Каким бы ты ни был. Ведь надежда всегда оставалась. Теперь я старый, одинокий человек. И к тому же ты начинаешь исправляться.
— Отец, я…
— Как бы то ни было, мать говорила правду. Когда она забеременела, врачи не советовали ей рожать. Говорили, что это для нее опасно, что ребенок будет болезненным и мы с ним намучаемся, что она будет несчастна. И все-таки она рискнула из-за меня, зная, как я хочу ребенка. Это было самопожертвование. Родился мальчик… Никогда — ни до, ни после — я не видел ее такой счастливой. И вдруг, на третий или четвертый день, она стала меня уговаривать усыновить еще одного ребенка. Я был удивлен, не мог понять зачем, а она все рассказывала и рассказывала, какой это здоровый и подвижный мальчуган, что его мать, совсем молоденькая деваха, наверное, от него откажется, и как здорово было бы, если бы оба мальчика росли вместе. А я как топором отрубил: «Нет!» Боялся, что тот, второй, окажется умнее и сильнее, чем мой кровный. Теперь я понимаю, что с нашим сыном, видимо, произошло неминуемое и она без моего ведома усыновила другого.