Тени Бездны

Махавкин Анатолий

— Это — не то место, — было первым, что я услышал, погрузившись в вязкую мерзость коричневого цвета. — Куда дальше?

— Вон — скала. — Теодор очистил лицо от налипшей дряни и указал на круглое каменное полушарие, которое незамутнённым белым цветом выделялось на фоне общего дерьмовидного депрессняка. Ну а как ещё назвать эту клоаку? Мутная трясина и тёмно-зелёный туман, плывущий над головами. Кажется, скала, как её назвал Емельянович, медленно удалялась прочь от нас.

Стоило начать брести в указанном направлении, как сверху принялись десантироваться назойливые черти. Да что

же они от нас никак не отвяжутся? Впрочем, сейчас мы от них почти не отличались: такие же грязные, с лицами, напоминающими уродливые маски.

До белого полушария мы топали минут пятнадцать и всё это время за спинами раздавалось: шлёп, шлёп. Потом затрещало, протяжно хрустнуло и наступило время для очень большого: шлёп! Отлично, все в сборе, мать его так. К счастью мы уже начали подниматься на чистую каменную поверхность. Здесь Павлуша принялся завывать, а Лаврентьев — блевать мутной жижей, которой наглотался по дороге.

— Я больше не могу, — вдруг совершенно спокойно сказал Паша и сел на корточки, свесив руки между коленями. На лице гиганта была написана обречённость. — Мы отсюда всё равно не выберемся, а терпеть всё это гавно перед смертью не хочу. Сдохнуть — значит сдохнуть.

— Флаг тебе в руки, — Вобла хлопнула меня по затылку. — Помоги сдвинуть верхушку. Или тоже хочешь сдохнуть? Смотри, какое отличное место, чтобы остаться навсегда.

Паша закрыл глаза и несколько секунд сидел так, подняв лицо к мутным космам тумана. Всё это время мы пихали неподдающийся камень. Он, блин, двигался, но, мать его, на пару сантиметров в час. Гигант опустил голову, посмотрел на нас, потом перевёл взгляд на коричневую жижу и встал.

— Я их задержу, — сказал Паша и хлопнул меня по плечу. — Если всё-таки выберешься, найди в Петровском, это у нас, около города, Настю Фёдорову. Передай ей, что она — сука и я всегда её любил. Всё, валите.

— Эмоции, — хрипела Вобла, обливаясь потом, — блядские эмоции…

Когда крышка, или что оно было, всё же сдвинулась, Паша уже успел спуститься и преодолеть половину расстояния до бредущих тварей. Когда путники встретились, каменюка окончательно сдалась и отъехала, открыв каменную трубу, уводящую вниз. На стенах я увидел углубления., похожие на ступени. Теодор посмотрел на Павлушу и тяжело вздохнул. Потом взял его за шкирку и начал спускаться. Это было очень неудобно, но Емельянович не выпускал свою ношу. При этом он глухо бормотал:

— Не бросать же тебя теперь. Человек вон, сколько старался.

Бледный, до синевы. Лаврентьев уполз следом, а мы задержались, наблюдая за тем, как Паша разбрасывает мелких тварей. Зверь неторопливо приближался к нему из мглы и его огромный силуэт казался настоящим воплощением зла.

— Гляди же ты. — проворчала Вобла. — А я думала, что оно — гавно-гавном.

— Возможно, Бездна пробуждает не только самое дерьмовое, что в нас есть, — предположил я, вспомнив поступок Теодора в предыдущем походе.

— Философ хуев, — хмыкнула Вобла и констатировала: — Теперь ему точно — пиздец.

Зверь устремился к Паше, расшвыривая своих миньонов. Однако, лишь когда они оказались рядом, я понял, насколько они равны. И рост, и комплекция, делала их почти близнецами. Вот только

с одной стороны наступал начинённый демонической сущностью одержимый, а с другой — стоял до смерти уставший и желающий умереть, человек.

— Дай стрелялку, — Вобла зарядила оружие и легла, целясь в сторону сближавшейся парочки. — Попробуем что-нибудь сделать…

Если она собиралась подстрелить Зверя, то нужный момент оказался упущен: гиганты схлестнулись, вцепившись в горло друг другу и начали раскачиваться из стороны в сторону. Звуки, которые доносились до меня определённо не принадлежали к тем, что способно издавать горло человека. Ну, по крайней мере, Паша не собирался сдаваться без боя.

Защёлкал арбалет и мелкие твари, пытавшиеся зайти за спину нашего бойца, начали падать и тонуть в коричневой жиже. Уцелевшие поторопились спрятаться за борющимися гигантами. Вобла отстреляла все заряды и начала перезаряжать оружие. На её костлявом лице не читалось ничего: ни волнения, ни сопереживания.

Зверь приподнял Пашу над трясиной и швырнул прочь. Потом прыгнул в сторону головы, торчащей над поверхностью болота. Однако его противник, очевидно, ожидал этого и встретил тварь мощным ударом в челюсть. Тёмное существо отшатнулось, а Паша встал во весь рост и пустил в ход свои огромные кулаки. Вновь начал щёлкать арбалет. Судя по всему, Вобла пыталась попасть в Зверя, но всё заряды странным образом облетали монстра, в лучшем случае сшибая какую-нибудь мелкую тварюшку.

— Сука! — выдохнула женщина. — Да что за хуйня такая?

Зверь, казалось уже находившийся на грани потери сознания, внезапно заревел и перехватив руку Паши, вывернул её локтем вперёд. Кажется, я различил хруст ломающейся кости. Однако, человек не сдавался; он ударил лбом в переносицу монстра и заставил того отпустить руку. Зверь отступил на пару шагов.

— Есть! — выкрикнула Вобла. — Есть! Сука, стрелы закончились!

Последний, пущенный ею заряд, угодил в плечо Зверя и тот злобно зарычал, вцепившись в рану. Паша, одна рука которого висела плетью, здоровой вцепился в горло противника и тот внезапно сделал то же самое. Некоторое время гиганты стояли неподвижно, а потом начали медленно погружаться, словно трясина решила сожрать обоих. Пара минут и на поверхности остались лишь расходящиеся круги да полдюжины уцелевших «горлумов». Кажется, они полностью утратили охотничий азарт и теперь не знали, что дальше делать.

— Уходим, — Вобла отшвырнула разряженный арбалет и нырнула в люк.

ПРОМЕТЕЙ

Спускаться оказалось весьма непросто: каменные уступы осыпались под пальцами, а носки ботинок так и норовили соскользнуть, из-за чего я ару раз стукнул Воблу по голове и заработал несколько изощрённых ругательств в свой адрес. Абсолютно не представлялось, как спускался Теодор с Павлушей в одной руке.

Все эти усилия отвлекали от неприятной мысли, что нас стало ещё на одного человека меньше. Чёрт возьми, если в начале путешествия мне хотелось придушить здорового долдона собственными руками, то теперь я почти жалел его. И смерть-то, честно говоря, получилась какой-то дурацкой, не имевшей ни малейшего смысла.