Тени былого

Хейер Джорджетт

– Ах, как я тебя ненавижу, – горячо заявила она.

– Может быть, сядешь? – предложил он. – Мне горько слышать, что ты меня ненавидишь, но я понимаю твои чувства и очень тебя жалею, petite,

– Не сяду! – отрезала Леони. – И мне становится хуже, когда вы называете меня petite и говорите, что жалеете меня. Мне еще больше хочется вас убить.

Сен-Вир искренне возмутился.

– Я твой отец, дитя!

– Мне все равно, – ответила она. – Вы скверный человек, и если я правда ваша дочь, то вы даже сквернее, чем я думала.

– Ты не понимаешь обычаев мира,

в котором мы живем, – вздохнул он. – Юношеский порыв… Не думай обо мне слишком дурно, дитя. Я сделаю все, что в моей власти, чтобы обеспечить твое будущее, и, клянусь, меня очень заботит твое благополучие. Я все это время верил, что о тебе заботятся достойные люди, прежде у меня служившие. Так вообрази же мои чувства, когда я увидел тебя в когтях герцога Эйвона.

На лице Леони появилось такое выражение, что он невольно отступил.

– Скажите еще хоть слово против монсеньера, и я пристрелю вас насмерть, – сказала Леони негромко.

– Я ничего такого не имел в виду, дитя. С какой стати? Он не хуже любого из нас, но меня удручает, что ты в его власти. Твоя судьба не может не интересовать меня, и я страшусь того, что будет с тобой, когда все узнают, что ты – моя дочь.

Она промолчала, и он продолжал:

– В нашем мире, дитя, мы избегаем открытых скандалов. Вот почему я попытался увезти тебя от Эйвона. Жалею, что не сказал тебе тогда же, почему я так поступил, но мне хотелось избавить тебя от тягостной правды.

– Как вы добры! – удивленным тоном воскликнула Леони. – Ведь это же такая честь – быть дочерью графа де Сен-Вира!

Он покраснел.

– Ты сочла меня зверем, я знаю, но я хотел сделать как лучше. Ты меня перехитрила, и я понял, что поступил бы умнее, сразу открыв тебе правду о твоем рождении. Тайну сохранить не удалось бы – ты слишком похожа на меня. И вот-вот разразится скандал, который повредит нам всем.

– Кажется, почти все знают, кто я такая, – возразила Леони, – но меня принимают с большой любезностью, je vous assure [167] .

– Пока – да, ну а когда я открыто тебя признаю?

167

Уверяю вас (фр.).

– Tiens! – Леони уставилась на него. – С какой стати?

– У меня нет причин любить твоего… опекуна, – сказал Сен-Вир, с опаской косясь на пистолет. – И не думаю, что он будет доволен, если свет узнает, что он взял опеку над моей побочной дочерью. Это уязвит его гордость, думается мне.

– А что, если он уже знает? – спросила Леони. – Если другие догадались, то, конечно, и он.

– Ты так думаешь? – спросил Сен-Вир. Она промолчала.

– Он мог что-то заподозрить, – продолжал граф. – Вероятно, так и есть, но я не знаю. Хотя, полагаю, в таком случае он вряд ли привез бы тебя в Париж. Он не захотел бы, чтобы свет смеялсч над ним, а свет будет смеяться, когда узнает, кто ты такая. И тут я могу очень ему повредить.

– Как вы можете ему повредить? Вы… вы – свиное отродье?

Сен-Вир улыбнулся.

– Разве

ты не была его пажом, mа fille? He слишком прилично, когда девушка выдает себя за юношу, живя в доме такого человека, как Аластейр. Подумай, какой разразится скандал, когда я расскажу об этом! Не сомневайся, я приложу все усилия, чтобы оповестить Париж о штуке, которую он с ним сыграл. Его нравственность хорошо известна, и не думаю, что Париж поверит в его невинность… или твою.

Леони презрительно изогнула губы.

– Voyons, вы считаете меня дурой? Парижу будет все равно, что монсеньор взял в любовницы чью-то побочную дочь.

– Да, дитя. Но будет ли Парижу все равно, что у Эйвона хватило дерзости ввести свою низкорожденную любовницу в высшее общество? Ты властвовала там истинно по-королевски и даже, как я слышал, запутала в своих сетях самого Конде. Это не сделает Париж снисходительнее. Ты имела слишком большой успех, моя дорогая. Ты самозванка, и Эйвон с твоей помощью одурачил общество. И ты думаешь, оно простит? Полагаю, больше мы не увидим господина герцога во Франции, а возможно, скандал докатится и до Лондона. Его репутация будет ему плохим подспорьем в попытках утишить скандал, уверяю тебя.

– Может, мне лучше убить тебя сейчас же? – медленно произнесла Леони. – Ты не повредишь монсеньеру, свиное отродье, клянусь!

– У меня нет особого желания вредить ему, – равнодушно сказал Сен-Вир. – Но мне невыносимо видеть мою дочь под его опекой. Признай за мной хоть какое-то отеческое чувство. Прими мою помощь, и Эйвону будет незачем меня опасаться. Мое единственное желание – надежно устроить твое благополучие. Если ты исчезнешь, скандал не разразится, но, если ты останешься под кровом Эйвона, скандала избежать невозможно. А поскольку он коснется и меня, я предпочту начать действовать сам.

– А если я уеду, вы ничего не скажете?

– Ни слова. Зачем это мне? Разреши мне позаботиться о тебе, найти для тебя приют, посылать тебе деньги. А если ты захочешь…

– Мне не нужны заботы свиного отродья, – уничтожительно бросила Леони. – Я исчезну, bien entendu [168] , но поеду к человеку, который меня любит, а не с вами, потому что вы, конечно, злодей и негодяй. – Она судорожно сглотнула и крепче сжала пистолет. – Даю вам слово, что я исчезну.

168

Конечно (фр.).

Он протянул ей руку.

– Бедное дитя, это тяжелый для тебя день. И я могу сказать только, что очень сожалею. Так будет лучше всего, ты убедишься. Но куда ты поедешь?

Она вздернула подбородок.

– Этого я не скажу ни вам, ни кому-либо еще, – отрезала она. – И молю Господа только об одном: чтобы больше мне не пришлось вас видеть. – Голос ее задрожал, и она было пошла к двери, но тут же обернулась. – Совсем забыла! Вы поклянетесь мне, что не скажете ничего такого, что могло бы причинить вред монсеньору. Поклянитесь на Библии.