Тени былого
Шрифт:
Де Бопре схватил его руки и крепко пожал.
– Мосье, значит, вы привезли счастье бедной девочке. Господь многое простит вам за вашу доброту к ней. Она мне столько рассказывала! – Он ласково улыбнулся. – Вижу, у меня нет причин сожалеть о моем союзе… с Сатаной. Вы подарили ей жизнь, и даже больше.
– Отец мой, не советую вам верить всему, что рассказывает обо мне моя малютка, – сухо сказал Эйвон. – Она сочла нужным вознести меня на пьедестал, на котором мне сидится очень неловко.
Де Бопре открыл дверь.
– Нет, сын
Леони сидела в гостиной у окна с книгой на коленях и, так как она тихо плакала, не сразу повернула голову. Послышались легкие, уверенные шаги, и любимый голос проговорил:
– Mа fille, что все это значит? Она вскочила с кресла и вскрикнула от радости и изумления.
– Монсеньор! – Она упала перед ним на колени, смеясь и плача, прижимая его руку к губам. – Вы приехали! Вы приехали ко мне!
Он нагнулся над ней, поглаживая ее кудри.
– Но разве я не говорил, mа fille, потерять меня тебе будет не так-то просто? Тебе следовало больше мне доверять, дитя. Тебе вовсе незачем было убегать.
Она встала и судорожно сглотнула.
– Монсеньор, я… я знаю! Я не могла… вы не понимаете! Нельзя было, моисеньор… Ах, монсеньор, зачем вы приехали?
– Чтобы отвезти тебя домой, малютка. Зачем бы еще?
Она замотала головой.
– Ни за что! Ни за что! Я н-не м-могу. Я ведь знаю, что…
– Сядь, дитя. Я столько должен рассказать тебе. Плачешь, mа mie? – Он поднес к губам ее ручку, и его голос стал очень нежным. – Тебе не из-за чего горевать, mignonne [176] , клянусь! – Он усадил ее на кушетку и сел рядом, не выпуская ее руки. – Дитя, ты не побочная дочь и даже не дочь крестьян. Ты, как я знал с самого начала, Леони де Сен-Вир, законная дочь графа и его супруги Мари де Лепинас.
176
Крошка, малютка (фр.).
Леони растерянно заморгала.
– М-монсеньор? – еле выговорила она.
– Да, дитя мое, их дочь, – ответил граф и коротко рассказал ей историю ее рождения. Она смотрела на него округлившимися глазами, полураскрыв губы, а когда он умолк, долгую минуту не могла выговорить ни слова.
– Так… так, значит… я благородного рода! – прошептала она наконец. – Я… но это правда, монсеньор? Это правда?
– Иначе я не сказал бы тебе этого.
Она вскочила, раскрасневшись от волнения.
– Я благородного происхождения! Я… я мадемуазель де Сен-Вир! И я… я
– Умоляю тебя, удержись, mа fille! Побереги слезы для того, о чем я расскажу тебе теперь.
Она оборвала свой ликующий танец и с тревогой посмотрела на герцога.
– Я должен сообщить тебе, малютка, что твой отец скончался.
Щеки у нее вновь порозовели.
– Vraiment? – спросила она с интересом. – Вы его убили, монсеньор?
– Глубоко сожалею, дитя, но я его не убивал. Только подтолкнул его убить себя. Она вернулась к кушетке и села.
– Но расскажите же! – потребовала она. – Пожалуйста, побыстрее расскажите, монсеньор! Когда он себя убил?
– Во вторник, дитя. На суаре мадам Дюдеффан.
– Tiens! – Она сохранила полное равнодушие. – Но почему, enfin?
– Я счел, что земля носила его слишком долго, – ответил Эйвон.
– Это вы! Вы! – торжествуя, воскликнула она. – Вы хотели, чтобы он умер в тот вечер!
– Да, дитя.
– А Руперт был там? И леди Фанни? Как, наверное, Руперт был рад!
– Умеренно, дитя мое. Он не выразил и сотой доли кощунственного восторга, который, по-видимому, испытываешь ты.
Она вложила руку в его пальцы и доверчиво ему улыбнулась.
– Монсеньор, он был свиным отродьем. А теперь расскажите, как все произошло. Кто еще там был?
– Мы все, крошка, даже мосье Марлинг и милорд Меривейл. Ну а что до остальных, то Конде, супруги де ла Рок, Эгильоны, Сен-Виры, включая Армана, Лавулер, д'Анво, ну, словом, дитя, весь свет.
– А леди Фанни и остальные знали, что вы убьете свиное отродье?
– Малютка, прошу, не тверди направо и налево, что я его убил.
– Хорошо, монсеньор. Но они знали?
– Знали, что я намерен был нанести удар в этот вечер. И все были полны жаждой крови.
– Vraiment? Даже монсеньор Марлинг?
– Даже он, – кивнул Эйвон. – Видишь ли, mа fille, они все тебя любят. Она порозовела.
– О!.. А какой на вас был костюм, монсеньор?
– Вот он, женский ум, – прожурчал герцог. – Золотой. С изумрудами.
– Ага! Ужасно красивый наряд. Ну а дальше, монсеньор?
– Руперт и Хью встали у дверей, – сказал его светлость, – а Меривейл занял Сен-Вира светским разговором. Леди Фанни сидела с твоей матушкой. И я поведал всем твою историю, дитя. И только.
– Voyons! – воскликнула она. – Это же начало. А что было дальше?
– Твоя матушка разрыдалась. Видишь ли, дитя, я дал им понять, что ты утопилась. Тут она закричала, а Сен-Вир, видя, что он изобличен, застрелился.
– Какое, наверное, поднялось волнение, – заметила она. – И почему меня там не было! Мне жалко мадам де Сен-Вир… немножко, но я рада, что свиного отродья больше нет в живых. А что будет с виконтом? Ему, наверное, очень грустно.
– Мне кажется, он особенно сожалеть не будет. А твой дядя, конечно, о нем позаботится. У нее заблестели глаза.