Тени чёрного пламени
Шрифт:
Галдевшие на разные голоса обозники вдруг притихли, Галя, даже побледнев, приложила ладошку ко рту, прикрыв его. Не понимая, в чем дело, я, пожав плечами, снова прислонившись к стене палатки, принялся за чай. Лишь немного погодя до меня дошло, что говорил я своим обычным, немного резким полушепотом, забыв добавить интонаций. Получилось слегка враждебно, хотя и в мыслях не было кого-то пугать. Все тихо разошлись по своим делам, стало относительно тихо. Ветер снаружи крепчал, немилосердно трепля ткань палатки и ведя со степью только им понятный разговор. Мне всегда нравилось слушать его, да еще, может быть, шорох дождя. Но тут, в этом непонятном месте, даже ветер и дождь были враждебны и до крайности странны. Здешняя музыка
Так прошло еще часа два. Вскоре Семен подошел к палатке и заорал в тамбур, что всем нужно собираться, нужно сворачивать лагерь. За все это время Гуревич ни разу не подошел ко мне, кажется, сержант всячески избегал оставаться со мной наедине. Чтобы в дальнейшем не возникало разногласий, я подошел к нему сам. Альфовец прикручивал свернутую уже палатку к навесному багажнику первой повозки и был один. Случай как нельзя более подходящий. Выяснять отношения на виду у всех – последнее дело. Что бы ни случилось, авторитет командира страдать не должен. Подойдя вплотную, я кивнул в знак приветствия и жестом пригласил сержанта подойти. Тот нехотя оставил свое занятие, и мы присели возле переднего правого колеса повозки. Времени у нас было минут пять, пока Джей и Петря колдуют над упряжью второй повозки.
Сразу взяв деловой тон, я сказал:
– Сержант, я не в обиде на твое решение. Между нами все ровно.
Тот долго молчал, лишь махнув рукой в знак того, что понял мои слова.
Я совсем было собрался идти, как Гуревич, удержав меня за локоть, вдруг быстро и сбивчиво заговорил:
– Правила не я придумал… всегда ходили, всегда были проверки. Сколько раз впустую, иногда на засаду нарывались. Взводный все равно отправляет. Так надо… так правильно. Ненавижу это!..
Понятно, парня трясет всю дорогу. Только он это неплохо скрывал, а я не обратил внимания. Но если сейчас сказать, как реально было дело, лучше никому не станет. Любой приказ, любое действие командира проистекают из опыта, из тех знаний, которые он получил. Гуревич неверно толкует чужой приказ, считая его такой же бессмыслицей, как тот, что отдал нам. Просто выучка в данном случае обогнала личные наработки по обстановке. Парень еще не до конца разобрался, когда следует то или иное действие, и просто ошибся. И хорошо еще, что эту ошибку пережили все, в том числе и он сам.
– Ты у нас командир, сержант. Приказ есть приказ, его надо выполнять. А бремя командира – это ответ за последствия. Ты действовал быстро, принял решение по обстановке. Только в следующий раз пробуй просчитать ситуацию и последствия до того, как откроешь рот.
Ответом мне было лишь напряженное сопение. Сжав руки в кулаки, Гуревич сидел на корточках, прислонившись спиной к борту фургона, и смотрел себе под ноги.
Я уж было собирался уходить, когда он, неожиданно повернув ко мне голову, спросил:
– А если не получится угадать… не выйдет сделать правильно?
– Тогда есть два выхода. Первый, это когда ты снимаешь погоны и идешь в рядовые. Тут думать не надо, только быстро исполнять чужие приказы. Но тогда есть риск погибнуть одним из первых. Второй, это когда ты учишься жить с последствиями и в следующий раз все же верно оцениваешь обстановку. Чаще всего командир выживает. Выбирай, оба варианта имеют свои плюсы и минусы. Тебе решать, как оно будет дальше. Но знаешь что, сержант? Доведи нас до пункта назначения, а потом кисни. Сейчас не очень подходящее время для самокопаний, соберись, лады?
Сказано было резко, пускай и без особого ожесточения. Кто я такой, чтобы учить взрослого человека, командира, как ему жить и как воевать? Но в этом вся соль, иногда совет нужен даже тем из нас, кто по своему положению вроде бы должен знать и уметь все на свете. Радиосвязь ненадолго улучшилась, возможно, это было связано с тем, что небо немного расчистилось и иногда в просветах
Проводник пошел рядом с лошадьми и, не оборачиваясь, крикнул в общем канале:
– Пошли! Вперед потихоньку!..
Гуревич остался впереди, а я опять пошел к своему законному месту. Идти стало значительно легче. «Ночник» отлично усилил те крохи лунного света, которые нам перепадали, и видимость увеличилась метров до ста. Дождь утих, ветер сменил направление и сейчас дул нам в спину. Обоз еще немного проехал по проторенной им же колее, а потом проводник повел нас извилистым зигзагом, прямо по нехоженой степи. Отдавая ему должное, следует отметить, что трава на пути попадалась тонкая, а значит, более податливая. Так мы шли часов шесть, иногда меняясь с Анджеем, запрыгивая на козлы к Петре, который только бубнил что-то в маску и на окружающее его уныние не обращал ни малейшего внимания.
Степной океан кончился так же неожиданно, как и возник двое суток тому назад. Теперь мы снова шли меж вздыбившихся холмов с поросшими чахлым леском плоскими вершинами. Вскоре я стал замечать, что чего-то в общей обстановке сильно не хватает, и когда стало понятно, чего именно, то хорошее настроение сдуло как ветром. Замолк счетчик радиации, его треск перешел сначала в мерное пощелкивание, а затем стихло и оно. Я обернулся к напарнику, жестом указал на коробочку прибора и провел ребром ладони себе по горлу. Затем, спохватившись, что связь вроде бы наладилась, попробовал вызвать его на общей волне, но чуть не оглох от ворвавшегося в уши визга помех. Однако Джей сам подошел ко мне и взмахами рук показал, что нужно снова сойтись лбами.
– Не снимай маску! Тут всегда так… Но это хорошо, скоро будет спуск под гору, а там уже будет виден виадук и все наладится! Мы почти пришли!
И я было поверил, вопреки неприятному шевелению где-то в районе желудка. Некое предчувствие нового подвоха настолько сильно захватило, что, кроме ощущения близкой западни, ничего не приходило на ум. Но вокруг все так же мерно плыли холмы, даже луна скрылась за тучами, и ветер с новой силой стал пригибать тонкие деревца на сопках почти к самой земле. Так, в напряжении и полной тишине, прошло еще около часа. Холмы плавно закончились, уступив место ровному отрезку обычной шоссейной дороги с совершенно прозаическим, потрескавшимся от времени и непогоды асфальтом. Темнота постепенно уступала место предрассветным сумеркам, хотя нельзя наверняка сказать, сколько времени действительно прошло. Вскоре рассвело, «ночник» можно было выключить. Хотя видимость по-прежнему была так себе: откуда-то с равнины стал выползать белесый, плотный туман. Вскоре все заволокло настолько, что дорога просматривалась в обе стороны едва-едва на полсотни метров. Туман двигался неспешно, но невероятно прихотливо, словно огромное живое существо. Ничего хорошего такое поведение не сулило, я внутренне напрягся, приготовившись к самому худшему. По тому, как резко остановилась первая повозка, а следом за ней и наша, стало понятно, что все же предчувствие и на сей раз меня не подвело, впереди ждет новый сюрприз.
Джей подошел ко мне и, выразительно кивнув в сторону головного фургона, попросил сходить и узнать, в чем причина остановки. Окинув обе стороны дороги и не заметив там ничего особо примечательного, я пошел вперед и вскоре увидел то, что послужило причиной внеплановой остановки. Гуревич, Стах и Семен стояли в двух шагах перед фургоном и молча смотрели на открывающуюся картину. Дорога, шедшая снова под уклон, заканчивалась примерно через пятьдесят метров впереди. В оптику я увидел нечто странное, но не необычное для здешних мест. За туманом угадывались очертания искусственных построек, а за участком, где обрывался асфальт, просматривался край железнодорожного полотна.