Тени и зеркала
Шрифт:
— Прав, конечно, — Фиенни взглянул на него, и Альену стало страшно от неизбывной тоски у него в глазах. — Мои сородичи да редкие Одарённые люди вроде тебя — последние следы магии на этой земле… Но мир не ограничен Обетованным. Всё это известно тебе… Мои предки называли так этот материк — как раз потому, что стремились сюда, потому что пришли из-за моря… Как и твои. Где-то там наша прародина.
— Значит, туда улетели и последние драконы? — от одной мысли об этом у Альена кружилась голова. — Но как тогда ты мог видеть их? Или хотя бы этого, красного?… Ведь все знают, что
Альен шагнул в сторону от стола — ему нужно было быть ближе к Фиенни, даже говорить о таком в полный голос казалось кощунством или безумием… И услышал громкий стук. Машинально отпрыгнул от растекавшейся лужи — он опрокинул жестяную чашу с краской для стекла, которую кто-то из Отражений или учеников по рассеянности оставил в лаборатории.
Краска оказалась алой. Альен улыбнулся своей неловкости, но улыбка вышла какой-то нервной. Он поднял руку, чтобы очистить пол с помощью Дара, однако Фиенни прервал его:
— Возьми лучше тряпку. Краска, скорее всего, уже зачарована, — красный шлейф подползал к его ногам, и он задумчиво смотрел на него. — Будь здесь Ниамор, она сказала бы, что это дурное предзнаменование.
— Ну, Ниамор слишком суеверна, — отозвался Альен, радуясь, что обстановка несколько разрядилась. Он вытер краску, ожидая возможности возобновить расспросы, но потом не добился от Фиенни ни слова о драконе. И на следующий день — тоже.
А ещё через день Фиенни не стало. Вот тогда-то любые вопросы и потеряли смысл.
ГЛАВА I
Лес был болен.
Целый его кусок выделялся на живом зелёном теле, как уродливая заплата. Деревья стояли мёртвые, скрючившиеся и посеревшие, и земля больше не питала их корни. Но они не просто высохли — с высоты Тааль могла видеть чёткую границу, за которой всё было в порядке, как раньше. Это просто ненормально.
Тааль нахмурилась. Самое тревожное — что это не первый подобный участок, встреченный ею.
Она поймала крылом встречный поток воздуха и начала снижаться плавными кругами. Ветер ерошил перья и приятно охлаждал разгорячённое лицо. Взмах, другой, третий — и она позволила себе парить, наслаждаясь лёгкостью, которую невозможно испытать где-то ещё, кроме неба.
Утро стояло ясное, рассвело совсем недавно, и редкие полупрозрачные облака не скрывали причудливых переливов лилового и голубого. Дышалось удивительно свободно. Тааль любила такую погоду — что ещё нужно, чтобы вдосталь полетать?
Прямо под ней лежал участок леса, где суровые разлапистые сосны поделили власть с пихтами, почти полностью оттеснив к югу ясень и нежную липу. Заросли были такими густыми, что с высоты Тааль различала только сплошное тёмно-зелёное море да редкие вкрапления белесого тумана, который к исходу ночи скопился в ложбинах между холмами и сейчас медленно таял.
Земля стремительно неслась ей навстречу. Достигнув нужной точки, Тааль наклонилась вперёд: пора было спускаться, а о таких моментах
На больном участке деревья не только обнажились, но и так изменили форму, что Тааль не узнала их пород. Трава была точно выжжена каким-то немыслимым пожаром — мгновенным и охватившим маленькую площадь; однако стволы не казались обугленными, нигде не виднелся пепел, а почва приобрела желтовато-серый цвет и покрылась трещинами. Тааль кружила над этим местом, недоумевая: она впервые решилась спуститься настолько низко к участку, охваченному такой вот пугающей болезнью, и теперь не могла понять, в чём её причины. Боль, волнами исходящая от земли, тяжелила ей крылья, лишала сил — случилось нечто дурное и тёмное, но что именно?… Неведомая зараза не распространялась сплошным потоком, а очагами прорывалась то тут, то там; никакая древесная болезнь на памяти Тааль не вела себя подобным образом.
Надо обратиться к Ведающему — прав был отец, когда советовал ей это. Она сегодня же полетит к нему.
Пока Тааль задавалась вопросом, могли ли так повредить лесу какие-нибудь новые в их местах паразиты-древоточцы, на границе здорового и заражённого участков обозначилось шевеление. Тааль пригляделась и различила чёрное пятнышко, переползавшее из одной косой древесной тени в другую. Не может быть…
В ужасе развив самую большую скорость, на какую только была способна, Тааль снизилась и сложила крылья. Иссушённая земля обожгла ей ноги, и она разжала когти, стремясь сохранить равновесие.
«Пятнышко» оказалось другой майтэ, небольшой и совсем юной. Её округлое тело покрывало блестящее оперение — густое и такое непроницаемо-чёрное, что Тааль вспомнила о матовой, без оттенков, черноте бессловесных воронов. У основания шеи перья заканчивались, открывая белую кожу; на лице под ворохом чёрных же локонов сурово сверкали огромные зелёные глаза. Майтэ была красива чужеземной, дикой красотой, но сердце Тааль сжалось не от восхищения, а от боли: незнакомка неуклюже переваливалась, беспомощно волоча по земле крыло, насквозь пронзённое стрелой. Покосившись на Тааль, она невозмутимо продолжила путь — не издала ни звука. Тааль на её месте, должно быть, уже спела песнь боли, встревожив всю округу.
— Погоди! — Тааль подбежала и клювом взялась за древко стрелы. Чёрная майтэ поморщилась и отпрянула.
— Не надо, — голос у неё был с хрипотцой — не певческий, но приятный и звучный. — Я пыталась её вытащить. Бесполезно.
— Кто сделал это с тобой?…
Незнакомка ответила не сразу, для начала смерив Тааль оценивающим взглядом — будто проверяла, стоит ли ей доверять.
— Кентавры, конечно. В мире нет лучников лучше.
— Но кентавры не враждуют с такими, как мы, — изумилась Тааль.