Тени исчезают в полдень
Шрифт:
– Помолимся! Помолимся!! Помолимся!!
Затем она опустилась на колени, оторвала от креста, прислоненного к двери, пучок соломы, подняла его над головой и закричала:
– Боже праведный! Прости нам грехи наши тяжкие, оборони от смерти лютой, не отдавай в руки супостатов и дьяволов! Души свои мы давно тебе отдали, возьми и тела наши! Боже, сотвори чудо, сотвори! Сотвори!
Вой и стон прекратились. Все ждали, как понял он, Костя, чуда. И дождались. Бог сотворил его. Пучок в руках Серафимы вспыхнул огнем.
Как
Ныне все лику-уе-ем… – стараясь перекрыть вопли, запела Серафима. С разных концов раздалось в поддержку дико и страшно:
Духо-ом то-оржеству-уем!
И затем весь амбар застонал в неожиданном фанатичном экстазе:
Про-остил бо Госпо-одь грехи на-аши-и!.. Аминь…
Серафима подняла свой крест, подожгла его. Он мигом оделся пламенем.
– Аминь! Аминь! Аминь!! – без конца повторяли и повторяли люди, толкая друг друга, пробиваясь к Серафиме, тянули к ее кресту руки с иконами.
Соломенные жгуты, обрамляющие иконы, немедленно загорались. Женщины поднимали их высоко над головами, словно не ощущая, что пламя жжет руки. С икон сыпались на пол искры. В соломе на полу тоже уже начинали плясать огненные язычки. Амбар наполнился едким дымом. Дети с ревом шарахались от огня, терли кулачонками глаза.
– А ведь сгорим, сгорим! – не выдержал наконец он, Костя. – Слышь, Демид! Что же это на такую смерть себя…
– Костенька, родимый мой… ты ничего не бойся, пока я с тобой, – услышал он шепот у своего уха. Когда Серафима оказалась рядом, он и не заметил. – Не бойся, не бойся, – повторяла она и толкала его куда-то вдоль стены.
А в амбаре творилось невообразимое. Лоскуты пламени плясали на иолу. Они лизали одежды мужчин, женщин и детей. Мужчины, не обращая внимания на огонь, все так же пытались достать что-то сверху вытянутыми руками. Женщины, не слыша предсмертных криков охрипших уже ребятишек, потрясали в воздухе обгорелыми иконами. Некоторые дети уже лежали на полу без сознания. Их топтали, не замечая, что топчут. В отсветах огня по всему амбару плавали густые, красные, как кровь, космы дыма. Люди задыхались, кашляли, орали, пели, стонали, выли…
– Сюда, сюда… – шептала Серафима, подталкивая его, Костю, и Демида. Потом согнулась, разгребла солому в углу, звякнула железным кольцом. – Демид, потяни.
Демид, задыхаясь, обеими руками дернул за кольцо, поднял плаху и тотчас нырнул под пол вниз головой. Под полом было неглубоко, и ноги Демида долго еще, как показалось Косте, торчали в амбаре. Потом медленно скрылись. И Костя вспомнил невольно вчерашнего убитого на Козьей тропе, ноги которого так же вот торчали до вечера над болотом.
– Лезь! – шепнула Серафима.
– А ты?
– И я. Лезь, лезь скорее! – повторила
Костя невольно глянул туда и сквозь густой дым, который еле-еле пробивало бушевавшее в амбаре пламя, увидел болтавшийся на стене конец веревки. Его и пыталась поймать Серафима.
– Дай я помогу, – безотчетно проговорил он.
Проговорил и испугался, потому что Серафима оскалила вдруг зубы, как весной, когда стояла за деревьями и глядела на кучу углей, с обоих боков носа у нее собрались и задрожали морщины…
Костя прыгнул в щель. Он провалился только по грудь и, чувствуя вокруг себя прохладное пространство, стал приседать. И в это последнее мгновение увидел снизу, как Серафима все-таки поймала болтавшуюся в углу веревку, потянула за нее. И тотчас с противоположной стены, откуда-то сверху, хлынула, как обвал, стена огня, которая стала заливать метавшихся в амбаре людей. Эта огненная стена едва не захлестнула, не пришибла и Серафиму, но она успела спрыгнуть под пол и захлопнуть за собой половицу.
Несколько секунд они сидели с женой под полом амбара рядом, плечом к плечу. Вверху уже ничего не было слышно, кроме тихого и ровного жужжания. Казалось, там гудел потревоженный кем-то рой пчел.
– Вот и все, – тяжело дыша, вымолвила Серафима. – Я говорю, ты не бойся со мной…
Потом начали капать сверху комочки огня. «Вон что! – леденея, догадался наконец он, Костя. – Бочку керосину, выходит, опрокинула она веревкой сверху на людей. Бочку, не меньше!..»
– Серафима! Серафима! – закричал он почти в беспамятстве.
– Молчи, молчи! – зажала она ему рот влажной, пахнущей известью рукой. – Господи, сгорим ведь! Сбрасывай, сбрасывай балахон-то с себя!
Она сорвала дымившийся уже балахон сперва с себя, потом с него. Толкнула его куда-то в сторону. И он пополз вперед вдоль темной норы, слыша, как сыплется ему на спину земля.
На свежий воздух выползли где-то в густом ельнике. Серафима опять молча толкнула его в спину, и он, припадая чуть не на колени, побежал, не оглядываясь, меж деревьев.
– Не сюда… направо, направо! – крикнула Серафима. – Погоди, пропусти меня вперед. Не отставай.
Подбежали к речке, в которой он ловил когда-то от нечего делать рыбешку. Серафима бросилась в воду, поплыла, торопливо загребая под себя руками. Вылезла на глинистый противоположный берег, секунду-другую лежала на животе.
Пока Серафима отдыхала, Костя глядел назад. Совсем рядом, может быть, всего метрах в трехстах, вздымался над лесом высокий огненный столб. Красные языки пламени махали по небу, как огромные, растрепанные ветром по краям полотнища.
Было тихо. Было до того тихо, что он, Костя, невольно усомнился: в самом ли деле почти два дня шел вокруг деревни жестокий бой, не во сне ли почудились ему все эти завывания, стоны, песни и рев людей с белыми крестами?