Тени из преисподней
Шрифт:
– Лида, я конечно, понимаю, что тебе сейчас тяжело, но, может быть, к вам в квартиру ворвалась не женщина, а тот самый маньяк?
– Нет, это была женщина. Это была МЕРТВАЯ ЖЕНЩИНА, я слышала невыносимый запах разлагающегося трупа.
– А может быть... А может этот маньяк переоделся в женскую одежду?
– Я об этом не подумала. Нет, знаешь, я бы его запросто узнала. Это был не он. Ты мне веришь?
Лида смотрела на Проловича таким ясным и вместе с тем пронизывающим взглядом, что он не решился лгать:
–
– Ты хотел сказать какое-то слово на "у"?
– Ударила.
– Конечно, со стороны это звучит просто дико, но поверь, Сергей, весь ужас в том, что это правда. Мне страшно! Забери меня отсюда!
Дверь распахнулась и на пороге появился Боченко. Лида вскрикнула от неожиданности и вскочила со стула, но затем, увидев, что это всего лишь главврач, смутилась:
– Извините, пожалуйста. Вы вошли как-то незаметно...
– Ничего страшного. Это вы меня извините. К сожалению, ваше время..., Боченко выразительно посмотрел на Проловича.
– До свидания, Лида. Я постараюсь сделать все возможное, - Пролович хотел сказать что-нибудь еще, чтобы на прощание подбодрить Лиду, но так и не нашел подходящих для этого слов.
Уже выходя из кабинета, Лида задержалась у дверей, обернулась и сказала:
– Я не сумасшедшая, поверь, Сережа! Мне страшно, Сережа, забери меня!
К горлу Проловича подкатился комок, глаза заволокла пелена и он лишь кивнул головой...
Боченко проводил Лиду и вскоре вернулся:
– Ну, как первое впечатление? Насколько она изменилась, ведь вы ее хорошо знали до того, как все произошло?
– Честно говоря, я не заметил у нее никаких особых отклонений, но...
– Договаривайте.
– Она мне рассказала, что на ее мать напала мертвая женщина.
– Вот видите, в данном случае налицо расстройство рассудка, которое может перейти в настоящую шизофрению. Обратили внимание на то, что она все время боится?
– Да, - недовольно кивнул головой Пролович.
Сергея раздражало то, что Боченко, как ему казалось, старался не внушить ему веру в выздоровление Лиды, а отнять последнюю надежду на это.
– Так что придется ей немного у нас полежать.
– Но ведь вы сами слышали, она утверждает, что не сумасшедшая?! Причем утверждает волне осмысленно.
– Ни один сумасшедший, как правило, не считает себя больным. Так что ее опровержения абсолютно ничего не доказывают.
– Но... Может быть дома ей было бы лучше?
– Однако, насколько я знаю, она жила вдвоем с матерью и после смерти последней у Санеевой не осталось никого из родственников. А одна она сейчас жить не может. Пока, во всяком случае. Так что этого самого "дома" у нее как бы не
– Но... Она могла бы жить и со мной. Вы сами слышали - она хотела, чтобы я ее забрал.
– Вы ее любите?
– Да, - Пролович нервно достал сигарету, закурил без разрешения и тут же, смутившись, погасил ее о край фарфоровой пепельницы, стоящей на столе.
– Вы курите, не стесняйтесь. Я так и думал. Поймите, я не ханжа, но есть закон и по этому самому закону я не могу позволить вам увезти ее к себе. Хотя, может быть, ей и в самом деле было бы сейчас лучше с вами, чем здесь.
– Но ведь это абсурд?! Циркулярами и инструкциями нельзя предусмотреть всех жизненных ситуаций.
– Если бы вы были расписаны, к примеру, с этим не было бы никаких проблем.
– Мы распишемся.
– Это не так просто. Во всяком случае сейчас, когда Санеева не в себе, это почти невозможно. И это, я вам скажу, не такой уж плохой закон.
– Чем же он так хорош?
– Хотя бы уже тем, что хоть как-то защищает душевнобольных от злоупотреблений со стороны циничных людей.
– Каких злоупотреблений?
– Например, их могут под разными предлогами брать для того, чтобы заставлять работать.
– А у вас не заставляют?!
– вспыхнул Пролович.
– Должны же они хоть что-то делать, - уклончиво ответил Боченко.
– Надеюсь, Лида не будет работать?!
– в голове Проловича послышались металлические нотки.
– Само собой. Работают только... Это неважно. Я могу обещать - с Санеевой будут обращаться хорошо. Знаете, все те ужасы, которые сейчас модно рассказывать о психушках, не всегда имеют место в действительности.
17
Пролович сидел в шикарном пляжном кресле и подставлял лицо теплым солнечным лучам, ласково греющим его смуглые щеки. На пляже больше не было ни единого человека, только в соседнем шезлонге сидело что-то неопределенное, закутанное в толстый шерстяной плед.
– Вам не жарко?
– спросил Пролович и удивленно взглянул на соседа.
– Нет, потому что я - Брежнев, - ответил сосед и из пледа и в самом деле, выглянуло хорошо знакомое Сергею лицо с большими, сросшимися бровями.
"Вот это да, как же я рядом с Брежневым оказался? Надо же - с такой личностью встретился!" - радостно подумал Пролович, но, не желая выдавать своего восторга, невозмутимо спросил:
– А разве Брежневу не может быть жарко?
– Нет - я очень старый и меня плохо греет кровь. Поэтому мне всегда холодно.
– А почему вы без охраны?
– Потому, что на нее не хватило пленки.
– Как это?
– Присмотритесь ко мне внимательнее - я ведь черно-белый, - Брежнев почти полностью раскрылся и тут Пролович обратил внимание на то, что бывший генсек и в самом деле похож на объемное изображение черно-белого телевизора.