Тени кафе «Домино»
Шрифт:
– А если бы твоя шуточка в набор пошла? Не нарушая сна?
Редактор снова захохотал.
Олег курил и ждал, пока он успокоится.
– Ну и остроумный ты, подлец.
– Ты не бойся, она бы не прошла, я предупредил выпускающего.
– И на том спасибо. Но я тебя не по этому вызвал. Дело идет о тебе и газете.
Редактор сделал паузу.
И в это время зазвонил телефон.
– Слушаю, – редактор снял трубку. – Да, товарищ Козлов.
Редактор вытянулся, как новобранец по команде «смирно».
– Да, –
– А у меня тема сильная.
– Если опять уголовная сенсация, – редактор натянул пальто, – то не надо.
– Почему?
– Потом поймешь.
На Пречистенке из ателье «Мадам Люси – Парижский шик» вышла холеная красивая блондинка.
Рядом затормозила машина.
Из нее вышел человек в кожаной куртке.
Предъявил удостоверение, затолкал даму в кабину.
Машина сорвалась с места.
В комнате, задрапированной тяжелыми бархатными гардинами, было темно.
Ирина спала, по-детски положив кулачок под щеку.
Бартеньев зажег ночник и любовался красивым сильным телом своей любовницы.
Потом он накинул халат и встал.
Подошел к секретеру красного дерева, нажал на потайную клавишу и отодвинул стенку.
Из тайника вынул четыре пачки червонцев.
Взвесил их на руке.
Добавил пятую.
Подошел к постели и положил деньги на тумбочку рядом с Ириной.
А в «Домино» веселились от души.
По столам ходила непошедшая полоса «Рабочей газеты».
В ней в рамочке с виньетками был изображен усатый красавец, держащий в руках бутылочку с надписью «Пилюли "Эвма" – слабит мягко и нежно, не лишая сна».
Охочие до скандалов, журналисты с хохотом поздравляли Леонидова с замечательной шуткой.
– Олег! А если бы прошла? – спросил репортер из «Гудка».
– Исключено, я с выпускающим договорился.
– Ты очень рисковал, Олег, – сказал Мариенгоф, – очень.
– Чем, Толя?
– Во-первых, такие шутки проходили в Бершовке, а при нынешнем режиме такие шутки сродни контрреволюции. Запомни, ты пошутил, и это скоро аукнется.
– Не паникуй, Толя.
– Я не паникую, просто напоминаю, в какое время мы живем.
– Милый Толя, спасибо тебе. Я все понимаю, только иногда как накатит, ну и делаю веселые глупости.
– Что со сценарием, Олег?
– Пишу.
– А может быть, ты уйдешь из газеты? Будешь штатным сценаристом.
– Ой, нет, –
В зал вошла Татьяна.
Огляделась.
Пошла к столику, где сидели друзья.
– Вот она, твоя жизнь, – улыбнулся Мариенгоф. – И я тебе завидую.
– Олег, к нам в театр приволокли газетную страничку с рекламой слабительного.
Татьяна прыснула, закрыла рот ладошкой.
– Михаил Романович просил тебя поцеловать и передать, что если бы ты писал репризы для Хенкина, заработал бы куда больше.
– А тебе не хватает?
– Нет, милый, мне хватает всего.
В кабинете Мартынова сидела роскошная блондинка, шикарно одетая и увешанная бриллиантами, как новогодняя елка игрушками.
– Лариса Васильевна, хочу Вам сообщить, что анализы Ваши нормальные, никакой венерологии нет.
– И на том спасибо, Федор Яковлевич. Не возражаете?
Дама достала золотой портсигар, извлекла из него длинную тонкую папиросу, закурила.
– Лариса Васильевна, – нас интересует все, что с Вами произошло, любые детали.
– Ну что же, – Лариса Васильевна затянулась глубоко, – ну что же… Первое, когда они меня в машину засунули, то могу сказать – авто «Русс-Балт», покрыто черным лаком, внутри обивка из черного шевро.
– Это Вы здорово приметили, – удивился Мартынов.
– Записываешь? – спросил он у сотрудника.
– Так точно.
– Пиши, только детали не потеряй. И что дальше?
– А дальше они на меня шлем летный надели, задом наперед, чтобы глаза закрыть. Так шлем этот вонял поддельным одеколоном «Коти». Приехали. Провели меня в дом и сняли шлем. Комната как в собственном доме, стол вязаной скатертью покрыт. Кровать полутороспальная с блестящими шишкам. Над кроватью портрет Ленина.
– А как они себя называли?
– Ричард и Альфред. Только морды у них больше для Ванек сделаны. Рассказывать, как было?
– Конечно.
– А молодой человек не смутится?
– Ему по должности не положено.
– Хорошо, – Лариса Васильевна закурила новую папиросу.
– Я, Федор Яковлевич, не такое видела. Две недели в семнадцатом с Кавказского фронта в Москву добиралась. Натерпелась, насмотрелась. Ну ладно. Привел он меня в комнату с Лениным и говорит: «Ваш муж арестован». А я ему: «Чего несешь, нет у меня мужа». А он в ответ: «Ложись, сука, иначе пристрелю». Покувыркались мы с ним часок. Потом второй пришел. Но слабенький, его минут на пять хватило. А потом оба пришли. Когда меня выводили, спьяну, поди, шлем-то не натянули. Так Альфред печку растапливал денежными бандеролями.