Тени кафе «Домино»
Шрифт:
– А нас не надо звать, мы сами приходим, – Тыльнер достал удостоверение, – Уголовный розыск.
Бартеньев дернулся.
Но в спину ему воткнулись два ствола.
За его спиной стояли оперативники.
Леонидов вошел в кабинет редактора.
– Что за срочность, меня назначают вместо тебя?
– Пока нет. Ты едешь в Туркистан. Это задание самого Дзержинского.
– Согласен.
Дома все славно.
Бумаги на письменно столе.
Пыхтящий самовар.
Нюша спит на кровати.
Таня накинув на плечи оренбургский платок, читает Куприна.
– Танюша, – голос Леонидова сорвался, – я завтра уезжаю.
– Куда?
– В Туркестан, в командировку. Там строят новую жизнь, я будут об этом писать.
– Это опасно?
– С чего ты взяла?
– Не знаю. Я боюсь твоих отлучек.
– Собери меня. А провожать не надо. У меня это плохая примета. Нюшу береги.
Они обнялись.
Ему снился странный сон. Петербург. Ресторан «Данон». Григорий Распутин, уронивший лицо в салат.
К Леонидову подходит порутчик лейбгвардии Семеновского полка, наклоняется к нему и говорит:
– Олег, будем его брать, тогда ГПУ все грехи тебе снимет. Он смотрит на порутчика и видит, что это Мартынов. Он достает наган и говорит:
– Пошли, Олежек, пошли.
Его разбудил дневальный, треся за плечо.
– Товарищ корреспондент, товарищ корреспондент…К начальнику.
Леонидов вскочил.
Он спал в казарме заставы.
– Вы, товарищ корреспондент все какого-то Федю звали, – улыбнулся боец.
– Сон, – Леонидов замотал головой.
– Это бывает, ночью «афганец» задул, если спишь, то чертей видишь.
В дежурке сидели начальник заставы, командир пришедшего вчера усиленного эскадрона и замполит.
– Поспал немножко, товарищ Леонидов?
– Немного да, гадость какая-то снилась.
– Привыкай, брат, – засмеялся комиссар – Афганец.
– Слушай сюда, – сказал начальник, – ночью из комендатуры отделенный прискокал сказал, что Амонули-Хен, за кордон уходит. Хочет заставу нашу растоптать и уйти. У него двести сабель.
– Ого, – мрачно сказал Леонидов, – а приказ какой?
– Задержать сколько можно до подхода кавдивизии.
– Легко сказать, – комэска, – совсем молодой парень скрутил огромную «козью ножку», – легко сказать…
– Но приказ исполнять надо.
– Костьми ляжем, но исполним, рявкнул начальник.
Леонидов посмотрел на карту.
– Ребята, а ведь у них один путь к заставе. Из лесков в это ущелье в горах.
– Так: радостно крикнул комэска. Мы мои три ручнека наверху поставим…
– А сколько у тебя гранат, – спросил Леонидов.
– По четыре на бойца. Я тебя понял, посажу десяток ребят с гранатами.
– А как они выскочат? – спросил комиссар.
– Тогда атакуем, возьмем в шашки.
– Отходите к заставе, а там разделитесь, мы их огнем встретим, четыре «максима» все-таки.
– Ты корреспондент, где будешь? – спросил комиссар, – ты же в империалистическую говорят геройствовал, Георгия имеешь.
– Офицерского – спросил комэска.
– Нет, солдатский. Только я шашкой не особенно махать могу, вы мне второй маузер дайте.
– Дадим, – обрадовался начальник, – о твоей стрельбе на границе сказки слагают.
– Вот и хорошо, – Леонидов встал.
– Ты куда? – спросил комиссар.
– Бриться. Я воевать бритым привык.
Когда в ущелье забили пулеметы, и это невероятно усилило звук выстрелов. Потом загремели взрывы гранат, комэско скомандовал.
– Эскадрон, садись!
Из ущелья, как из адских ворот, начали вылетать окровавленные всадники.
– Эскадрон! Шашки вон! С лева по три, в атаку! Марш! Марш!
Леонидов выбрал себе цель, человека в атласной чалме и дорогом халате.
Поднял маузер.
Все ушло. Прошлое. Настоящее. А будущего не было.
Высокий военный в шинели, перетянутой ремнем, с зелеными «разговорами» и в фуражке с пограничным околышком вошел в театральный вестибюль.
– Товарищ военный, – преградил ему дорогу капельдинер, – Вы опоздали, спектакль заканчивается.
– Наоборот, успел, – улыбнулся военный, – Вы меня не узнали, Вера Львовна.
Капельдинер присмотрелась.
– Батюшки, Олег Алексеевич. Вы что, военным стали?
– Был да весь вышел. Таня на сцене?
– Сейчас заканчивает.
– Я разденусь и чемодан оставлю. Ладно?
– Конечно.
Леонидов снял шинель. Поставил чемодан, взял с собой вещмешок и пошел к служебному входу.
У дверей стоял на полу большой портрет Ленина украшенный еловыми ветками и обвитый траурным крепом.
Когда отгремели аплодисменты, Татьяна и Михаил Романович поднимались к гримуборным.
– Я вся извелась, Михаил Романович, я читаю его корреспонденции. Басмачи, стрельба, атаки. Я так не могу.
– Если корреспонденции идут, значит, жив и здоров. Не такой человек твой Леонидов. Подожди. Понюхай. Чувствуешь?
– Нет.
– Дыней пахнет.
В тусклом свете лампочек они увидели высокого военного.