Тени колоколов
Шрифт:
— Ладно… Мы в казну свое зерно отдадим. Вот наша помощь. А как монастырскую пшеницу вытащить? В каждом монастырском амбаре, слыхал, больше зерна, чем в пяти моих селах…
Никон только хотел что-то сказать, да боярин Бутурлин опередил его:
— Надо же, я не верил, что из Алексея Михайловича полководец выйдет! Может, мы зря тревожимся? Государь сам со всем справится. С ним такая сила! Враги увидят и разбегутся…
— Тогда письмо воеводы куда девать? Там прямо сказано: «Поляки каждую ночь нарушают тишину…». Не разбежались!
Бояре
Встал с кресла. Пришло время, когда нужно подвести итог и высказать свою волю. От стариков помощи не жди, свое они задарма не выложат.
— Тогда вот что, бояре, — жестко бросил Никон. — Завтра же к Стрелецкому приказу по десять лошадей приведете и по два воза муки. Поняли? — Когда увидел, что все молчат, зло добавил: — Не исполните — в соборе прокляну!
Темные его глаза расширились, борода дыбом встала.
Бояре не впервые слышат его приказы, но то при царе было. Сейчас Никон сам ведет себя, как Государь.
По палате сотни вздохов вспорхнули, лавки задвигались. Боярин Салтыков первым опустил голову, скрывая свой гнев. Не очень-то человек он умный, да понял: слабые так не скажут. «Душегуб приблудный, — недобро подумал он о Патриархе. — Вчера из дерьма вышел, нынче жить бояр учит! Ну погоди! Ты ещё, лапоть, узнаешь боярскую силу!» — Салтыков исподтишка наблюдал за Патриархом.
Высказав самое важное и нужное, Никон замолчал, строго оглядывая собрание. Тут к нему с поклоном обратился дьяк Акишев, патриарший писарь:
— По сказанному, Святейший, нужно грамоту издать. Пусть это для всех законом будет…
Сказал это боязливо и снова наклонил голову, держа в правой руке гусиное перо, которым только что писал.
Никон одобрительно посмотрел на дьяка и взмахнул рукой:
— Так и сделаем. Пиши грамоту. А в ней каждому государственному мужу задание будет, сколько и чего он войску должен поставить.
Выходя из палаты, князь Иван Никитич Хованский, который в позапрошлом году ездил с Патриархом в Соловки за мощами Филиппа, повернулся к боярину Львову:
— И самих нас в повозку запрягут!
Львов выпучил глаза и прохрипел:
— Моол-чи, сосед!..
Что больше скажешь, когда Никон уже под грамотой свою подпись поставил и вышел через заднюю дверь, где ходили только он и царь.
В Смоленск русские войска шли нескончаемой колонной. Впереди, непроторенной дорогой, двигались два полка Матвея Ивановича Стрешнева. Пешие рубили лес, по рекам, где не было мостов, искали места для переходов; конницу вел сам воевода. Третий полк, во главе которого был сам царь, шел за Стрешневым. За ним спешили два полка Юрия Александровича Ромодановского. День и ночь были в пути, иногда на короткое время делали привалы — и снова шли.
Матвей Иванович, как всегда, был на самых трудных участках, сам брал
Вот снова зашли в густой лес. Он как подпол: сырой и темный. Через его игольчатую крышу солнечные струи казались зелеными. Бесконечная пропасть! В тишине слышно, как звенят медные уздечки. Лошадь споткнется о пенек, скрытый мхом, дятел начнет бить клювом о ствол — и снова тишина. Жарко, словно в бане. Тяжело лошадям. Верховые то и дело вытирали пот со лба. Воевода не разрешал снимать шлемы и латы — вдруг за ближайшим кустом неприятель.
— Не лес — медвежья берлога! — сказал Матвей Иванович. — Вряд ли сюда придет кто по своей охоте… Давайте-ка отдохнем! — вдруг решил он, увидев впереди прогал между деревьями. — Вот там и полянка подходящая.
Когда передовой отряд выехал на залитую солнцем полянку, все были удивлены. Откуда здесь взялся этот дуб среди сосен? Что за ленты привязаны к его веткам? Стрельцы посмотрели в огромное дупло. Там — наплывы застывшего воска и потухшая свеча…
— Сюда язычники приходили молиться своим богам, — сказал Юрий Александрович Ромодановский. — А дуб этот священный.
Под вечер подул сильный ветер. Зашептали между собой, словно почуяли большую беду, густые ели. Ветер набирал силу. Лес уже гудел, как море в шторм.
— Теперь с дороги как бы не сбиться! — растерянно вымолвил Ромодановский, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темнеющей лесной чаще.
Матвей Иванович уверил:
— Выйдем, князь. Лошади сами дорогу найдут. — Поводил своим носом вокруг, добавил: — Печным дымом пахнет. Видать, село где-то поблизости.
— Тогда сделаем привал и подождем Государя. Кто знает, какие люди нас могут встретить…
Алексей Михайлович догнал их только через три часа. По его лицу было видно, что устал он до предела. Вперед двигаться не разрешил, пришлось остановиться на ночлег в лесу. Из веток сделали шалаши, вниз постелили еловый лапник — и улеглись, выставив охрану.
Матвей Иванович сел спиной к дереву и задремал. Не до сладкого сна — западный ветер словно не дым нес — что-то другое, тревожащее. В таком положении и утро встретил. Да какое утро было в густом лесу — сплошной туман. Деревья словно молоком облиты. Перекусили всухомятку — и снова в путь. Вскоре вышли к узкой речушке, на том берегу которой виднелись прижатые к земле домишки.
Послали в разведку четырех стрельцов. Те вернулись с неважной вестью: по деревне уже успели пройтись ляхи, всё добро отняли.
Матвей Иванович взял с собой воинов и вскачь — туда, в разрушенную деревушку. Около полусотни жителей начали жаловаться, как это вышло и когда. Правда, по-русски они не могли говорить, только жестами всё показывали. Хорошо, воеводе Тикшай переводил. Мокшанский язык (жители оказались мокшане) ему был очень близким, всё понял. Узнали, что два отрада ляхов находятся где-то поблизости, за полдня далеко не могли уйти.