Тени на стене
Шрифт:
— Ручку вытерли платочком. Догадались. Спи…
— Тогда все. Теперь я засну, — сказал Нечаев.
И точно: через несколько минут он тихо, с присвистом захрапел, и Мещеряк, прислушиваясь к его клокочущему дыханию, стал посапывать. Его голова продолжала работать. И сон сморил его в ту самую минуту, когда ему по казалось, будто он уже ухватился за какую–то важную мысль.
Когда он проснулся, Нечаев еще причмокивал во сне. Он лежал, подложив ладонь под щеку. Хозяева тоже спали — в доме было тихо. Тогда, стараясь никого не потревожить, Мещеряк медленно опустил ноги на пол и натянул сапоги.
Дверь открылась почти бесшумно, и Мещеряк
Вскоре совсем развиднелось. По проселку проехала телега, в которую была запряжена старая лошадь с подвязанным хвостом. На телеге, свесив ноги набок, сидел старик в треухе. Мещеряк обратил внимание на то, что колеса телеги выписывали восьмерки.
Сложенные из неоштукатуренного кирпича коттеджи поселка были похожи друг на друга, как близнецы. На черепичных крышах кое–где еще лежал снег.
Зима в этом году была крепкая. Но ее уже сменила ранняя весна.
Досадуя на то, что не сможет услышать утреннего сообщения Совинформбюро, Мещеряк спустился с крыльца. При свете дня и подлесок, и синий ельник за тем подлеском выглядели уже не так загадочно. Да и разбитое окно не вызывало интереса. В него, казалось, просто запустили камнем.
Нечаев, вышедший из дому в наброшенной на плечи шинели, застал Мещеряка за странным занятием. Мещеряк глядел в небо. Следы? Он их уже изучил. Известно, что человек при быстрой ходьбе ступает сначала на каблук, переваливаясь через ступню на носок… А обладатель сапог сорок пятого размера шел медленно. Его не тревожило, что его могут увидеть. Кстати, и обувь была ему явно велика…
— В чужих сапогах разгуливал? — спросил Нечаев.
Он с детства любил цирк. Он восторгался крафт–акробатами и дрессировщиками диких зверей. Но больше всего его восхищали фокусники и заезжие факиры. Выходит такой факир на арену в пестром халате и ослепительно белой чалме, царственным жестом открывает пустую шкатулку, показывает ее зрителям, захлопывает крышку, снова открывает, и тут же из нее, трепеща крылышками, вылетают ослепительно белые голуби… Это ли не настоящее чудо? Цирковые факиры умели превращать простую водопроводную воду в терпкое вино, а лед — в пламень… Но вот капитан–лейтенант Мещеряк, с которым Нечаева свела судьба, Мещеряк, во внешности которого не было ничего величественного или загадочного, был, казалось, факиром навыворот.
Стоило ему прикоснуться к чему–нибудь таинственному, непонятному или загадочному, как оно тут же становилось будничным, простым и попятным. К этому тоже нелегко было привыкнуть.
Придерживая сползавшую шинель, Нечаев шагал за Мещеряком вдоль штакетника. Ни по ту сторону штакетника, ни на огородах, примыкавших к подлеску, никаких следов, похожих на те, которые сохранились в палисаднике, не оказалось. Вчера ночью Мещеряк не ошибся.
— Ничего не понимаю… — признался Нечаев.
Его удручало то, что он ничем не может помочь Мещеряку. Ну какой из него следопыт?.. У него было такое чувство, словно он только мешает своему старшему другу. То ли дело было раньше, в Одессе… Там Нечаев знал, что должен овладеть «дельфином», знал, что ему предстоит… Рисковать жизнью? На это он был способен. Бродить по немецким тылам, брать языков… Этому его учили. Но как распознавать врагов среди своих? Мог ли он думать, что такой человек,
Эта история с портретом до сих пор не выходила у него из головы. И вот, на тебе, новая история, и снова надо искать, идти по следу, сомневаться, надеяться… Нет, эта шапка не по нем.
— Это хорошо, что ты ни черта не понимаешь, — сказал Мещеряк. — Не люблю людей, которым сразу же все ясно. Если кажется, что все просто и понятно, то это значит, что ты ошибаешься, что тебя провели… Никогда не надо думать, будто имеешь дело с дураками.
Сказав это, он выпрямился и достал кожаный кисет. Со вчерашнего дня у него и маковой росинки во рту не было. Да и вечером Нечаев его угостил пустым кипятком. Но возвращаться в дом ему не хотелось. Зачем обременять людей? Локтевы, он знал это, получали не такой уж большой паек.
— Пройдемся?
— Можно, — охотно согласился Нечаев, и по его голосу Мещеряк догадался, что тот его понял. Иначе, спрашивается, чего б он извлек из кармана вчерашнюю галету и переломил ее надвое? Вот за эту понятливость
Мещеряк его и любил.
Они вышли за ограду.
Вдоль проселка шагали телеграфные столбы. На проводах, нахохлившись, сидели воробьи. Земля была по–зимнему твердой и гулкой.
В лесу, однако, еще лежал мертвый снег. Мещеряк остановился. Точно такой же снег лежал и в Подмосковье. В декабре. Впрочем, тот снег был еще нежным, чистым. Даже в воронках. А на проводах тогда сидели не воробышки, а зоревые снегири…
Но ему так и не удалось углубиться в свои воспоминания. На проселке показалась машина командира бригады, и когда она остановилась, Мещеряк увидел майора Петрухина.
— Разгуливаете? — спросил майор. По его лицу было видно, что настроен он воинственно. — Вижу, вижу… А я еще не ложился. Ваши, между прочим, уже прочесали лесок…
Мещеряк промолчал. Не в его привычке было расспрашивать.
— Никаких следов, — снова сказал Петрухин. — Целина… Мои люди на вокзале. Но мне кажется, что мы не там ищем, капитан. Враг у нас под боком.
Рыхлое лицо майора было в мелких морщинках и мягких складочках. Его маленькие злые глазки заплыли жиром. Кого он подозревает? И на каком основании?..
Выдержав паузу, Петрухин спросил:
— Вы обратили внимание на этого подполковника? Мне он сразу не понравился. Старался быть спокойным, журнал перелистывал, а у самого ручки дрожат… И все время разглядывал свои ноги…
Вот оно что!.. Мещеряк напрягся. На что намекает Петрухин? Сам Мещеряк, признаться, вчера не обратил внимания на то, что было на ногах у подполковника Белых. Сапоги? Возможно, подполковник был в форме. Он высок ростом, грузен… Но Мещеряку почему–то не хотелось, чтобы Петрухин оказался прав. То, что лицо подполковника Белых не вызывало к себе симпатии, еще ни о чем не говорило. Простое, некрасивое лицо. Быть может, даже неприятное. Вислый нос, старомодное пенсне… Но ведь и Мещеряк тоже далеко не красавец. И Петрухин…
Майор Петрухин продолжал сидеть в машине, придерживая рукой открытую дверцу.
— Вы уверены…
Петрухин посмотрел на Мещеряка о сожалением. Ох уж эти военные следопыты!.. Напрасно он просил у них помощи. Тоже мне помощнички!..
— Милиция не ошибается, капитан. Если мы подозреваем человека, у нас есть на то основания, — сказал он о себе во множественном числе и опустил кулак на дерматиновую папку, которая лежала у него на коленях. — Вот так–то… — Оп не знал, что Мещеряк когда–то работал в угрозыске.