Тени не исчезают в полдень
Шрифт:
— Это я. Но я… я не помню, не помню. — Камилла твердила это, как мантру, словно одна фраза и удерживала её в реальности.
Алек больше не стал доводить её вопросами. Стараясь не думать о том, что творит, он заметал следы. И где Алек всё это видел? Наверное, полицейские и правда становятся лучшими преступниками, может быть, даже благодаря интуиции. Именно она спасала Алека теперь.
Первым делом он забрал записку, тщательно протёр рукоять ножа и оставил его на месте. Если пропадёт символ, возникнут подозрения. Потом Алек затёр следы на подоконнике и на полу, достал телефон из кармана убитого, нашёл
— Проклятье! — Алек подскочил к дивану. Плед уже сполз на пол. Только теперь он понял, что и камерами дело не ограничится.
Алек переводил взгляд с Камиллы на диван несколько долгих секунд. И как он сразу не догадался? Где угодно может оказаться прямая улика. Любая мелочь, хоть волос, хоть отпечаток…
— Мы будем здесь первыми завтра утром, — отвечая на взгляд Алека, заявила Камилла. Она часто моргала и теребила пуговицу. Но голос её звучал так уверенно, словно утро уже наступило.
— Кто вызовет? — обрывистые вопросы, такие же ответы. Их хватало, чтобы понять друг друга.
— Я.
— Никто не заметит раньше? — на всякий случай уточнил Алек. Но если Камилла сказала, значит, сделает.
— Никто не будет искать его раньше вечера. — Она показала переписку. Алек согласно кивнул. Значит, завтра утром место убийства будет в их распоряжении, по крайней мере полчаса.
Солнце уже вовсю освещало крыши. Его алые и розовые пальцы тянулись к небу и разбрызгивали всюду утренние краски. Солнце больше не было зловещим. Наоборот, оно несло в себе что-то чистое, светлое, смутно напоминающее надежду. Алек, как во сне, смотрел на Камиллу, на следы крови на ковре. И казалось, вот сейчас этот луч, в котором уже пляшет пыль, доберётся до дальнего угла комнаты. И солнце высушит кровь. И иллюзия исчезнет. Как сон.
Но и тут вклинился голос разума: «Разве последние сны не были пророческими?»
— Это не ты, верно? Это как с Андреем. — Алек прошёл по комнате. Из угла в угол. От окна к телу. От тела к окну. Солнечный свет резал глаза после ночной полутьмы. Алек ходил, заложив руки за спину. Лишь бы не стоять на месте. Когда всё кругом движется, оно кажется менее жутким.
— Не знаю. — Алек прочитал по губам. — Я… Я не понимаю. Не помню!
Алек подскочил к Камилле, схватил её за руку. Слишком резко и слишком крепко. Она подняла глаза с испугом и удивлением. Вскрик превратился в тихий всхлип на её приоткрытых губах.
— Это не ты. — Алек больше не спрашивал.
— Что это? — Один вопрос сорвался с её пересохших губ и повис в густом воздухе. Вопрос, на который не было ответа.
Они стояли совсем рядом под лучами восходящего солнца. При утреннем свете поблёскивала, но уже не так пугала кровь. И мертвец больше не казался живым воплощением смерти. Они стояли в каком-то метре от багровых разводов на ковре, дышали воздухом, пропитанным ночными кошмарами, и держались друг за друга. Алек смотрел, как солнце золотит растрёпанные волосы Камиллы, как лицо её блестит от невысохших слёз. Конечно, всё это — одна огромная ошибка. И к чему бы она ни привела, сам Алек больше не ошибётся.
— Камера, — пролепетала Камилла. Алек встрепенулся
Камилла повторила его действия с другого угла. Она вскарабкалась на спинку дивана и, поднявшись на носочки, дотянулась до плинтуса. Камеру нашли на удивление быстро. Алек спрятал её в карман, и маленький чёрный механизм, словно жук, скрылся в складках широкой толстовки. Когда-нибудь Алек решится посмотреть, что этот жук успел увидеть.
А пока он ещё раз обошёл комнату, заглянул в гостиную и, не спрашивая у Камиллы разрешения, снял с рюкзака брелок. Больше напоминаний о том лете нигде не было. И выходя из квартиры, Алек аккуратно расправил за собой складки ковра.
Он стоял на пороге. Камилла ждала в подъезде. Квартира спала, а солнце щекотало её. И стены тихо смеялись. От их смеха прыгали по полу солнечные зайчики. Отсюда, от двери, не было видно жуткой картины, которую скрывали в себе эти весёлые стены. Квартира казалась нетронутой, девственно чистой. Алек тихо закрыл дверь. И снова, как пару часов назад, он коснулся её резной поверхности, проследил за вертушками до самого глазка. И аккуратно сдвинул его.
Только где-то на задворках сознания щёлкнула и погасла вспышка. Ведь глазок сдвинут. Значит, она зашла через дверь. Дорохов видел её через глазок и сам впустил.
Её? Алек отмахнулся от догадок, как от надоедливых мух. Но всё равно тихо шептал внутренний голос, который и называют интуицией: «Её, ты сказал её. Камиллу? Или тень?»
Алек накинул на голову капюшон, спрятал руки в карманы. Пальцы нащупали камеру. И Алек сжал её, чтобы не выронить, если придётся бежать. От телефона Дорохова он решил избавиться, как и от записки. Алек потянулся уже к ручке подъезда, когда Камилла дёрнула его за рукав и потянула назад, в тёмный угол под лестницей, в окружение велосипедов.
— Камеры у подъезда, — прошептала она, до хруста стиснув руку Алека.
И как он не подумал об этом? Камилле даже нечем было закрыть лицо. Стирать записи с камер — не вариант. У Алека с собой и оружия не было. Тем более, что окончательно становиться на скользкую дорожку он не планировал. И всё-таки предпринять все возможные меры предосторожности и спалиться на камерах у подъезда они не могли.
— Возьму завтра на себя камеры и записи с тобой. Проверять не будут.
Алек метнулся к двери. Его рука выскользнула из ладоней Камиллы. Но у входа Алек не смог не обернуться. Камилла стояла в самом тёмном углу подъезда. Её лицо было словно испачкано сажей. Печать ночи ещё лежала здесь. И Алек тихо сказал, а Камилла, он был уверен, услышала:
— Возвращайся домой через задние дворы. Звони мне. Когда будет нужно.
За спиной со стуком закрылась дверь. Алек опустил голову. Где бы ни была проклятая камера, его лицо оставалось невидимым. Той же сложной дорогой, постоянно петляя, Алек добрался до машины, и только упав на сидение, свободно выдохнул. Телефон, разбитый безвозвратно, валялся где-то на дне канавы. Смятая записка с завёрнутым в неё камнем полетела следом. На руках Алека остались камера и брелок. И если последний, вынесенный из квартиры, перестал быть доказательством, то от первого стоило бы избавиться. Но Алек не мог. Ему нужна была правда.