Тени Санктуария
Шрифт:
Нет, неверно. Старик не был похож на пустыню. Старик не имел ничего общего с этим огромным скоплением пыли. Он был рыбаком, детищем моря, плоть от плоти его, подобно тем выветренным скалам, что сторожили вход в гавань.
Старик поднял глаза на приближающегося сына и снова углубился в строгание палки.
— Я здесь, — неуверенно объявил Хорт и прибавил: — Прости, что опоздал.
Он готов был проклясть сам себя, когда эти слова сорвались с языка. Хорт не собирался извиняться, что бы ни сказал Старик. Но Старик не сказал ничего…
Отец не спеша
— Помоги-ка мне с этим, — сказал он, наклоняясь к носу лодки.
Только и всего. Извинений не принял. Но и ругаться не стал. Как будто ждал, что горе-помощник опоздает.
Кряхтя и тужась, Хорт помог перевернуть маленькую лодку и спустить ее на воду, а сам при этом кипел от злости. Он был настолько раздражен всей этой ситуацией, что сам не заметил, как оказался в лодке и взялся за весла. Только тут он сообразил, что папаша годами спускал лодку безо всякой помощи. Неопытные руки сына были лишь помехой.
Это еще больше разозлило Хорта, и он дал лодке отплыть от пристани, когда отец приготовился сесть. Эта маленькая месть оказалась напрасной. Старик шагнул в лодку, легко перепрыгнув полоску воды, автоматически, так, как купец вставляет ключ в замок.
— Греби туда, — последовал приказ.
Сжав зубы в бессильной злости, Хорт склонился над веслами. Забытая ритмичность движений пришла к нему через несколько взмахов. Когда-то он был счастлив грести в отцовской лодке. Как здорово было чувствовать себя большим и сильным, впервые сев за весла! Отныне он уже не маменькин сынок, и может гордиться тем, что он — сын Старика. Приятели завидовали его близости к единственному рыбаку, который постоянно выслеживал косяки неуловимых ний — маленьких хитрых рыбок, за чье вкусное мясо давали самую высокую цену.
Конечно, это было очень давно. Тогда Хорту хотелось знать о пнях все
— теперь он не помнил почти ничего. Память была занята другим.
Когда Хорт вырос, у него появился свой мир. Оказалось, что за пределами доков о Старике никто не знает и знать не хочет. Для обычных граждан Санктуария он был просто рыбаком, а рыбаки занимали невысокое положение в социальной структуре города. Рыбаки не были богаты, не пользовались расположением местных аристократов. Они одевались не так нарядно, как С'данзо. Их не боялись, как солдат или купцов.
И от них воняло.
Это последнее обстоятельство частенько являлось предметом споров Хорта с уличными мальчишками, жившими далеко от доков. В конце концов синяки и ссадины убедили его в том, что рыбаки ко всему прочему были еще и никудышными драчунами. И от них воняло.
Возвращаясь под крылышко рыбацкого сообщества, Хорт с горечью стал замечать, что относится к взрастившей его среде с оттенком презрения. Единственными людьми, которые уважали рыбаков, были сами рыбаки. Многие из его друзей детства разлетелись кто куда в поисках новой жизни в возбужденной сутолоке города. Те же, кто остались, были заурядными парнями, они искали надежности и опоры в незыблемых традициях
По мере того, как росла его отчужденность, Хорт тратил все больше денег на новую одежду, которую связывал в узелок и прятал подальше от пропахшей рыбой хижины, которую семья называла домом. Он тщательно мылся с песком, одевался и старался слиться с горожанами.
Когда Хорт избавился от знаков принадлежности к рыбацкому сообществу, то сразу же почувствовал любезность горожан. С исключительной заботливостью они обучали его тратить деньги. Вокруг него сложилась компания друзей, и он все больше времени проводил вне дома до тех пор, пока…
— Твоя мать сказала мне, что ты нас покидаешь…
Высказывание Старика испугало Хорта, грубо прервав блуждание мысли. Он внезапно осознал, что попал в ловушку, о которой его предупреждали друзья. В лодке вдвоем с отцом он будет вынужден выслушивать все до окончания прилива. Сейчас начнется ругань, обвинения, а под конец — уговоры.
Больше всего Хорт боялся уговоров. При всех разногласиях в прошлом, он все еще сохранял какое-то уважение к отцу, но знал, что это уважение умрет, как только Старик опустится до нытья или просьб.
— Ты сам сто раз говорил, Старик, — заметил Хорт, пожимая плечами, — не всем же быть рыбаками.
Получилось резче, чем он намеревался, но Хорт не стал смягчать ситуацию. Возможно, отец так разозлится, что беседа прервется прежде, чем дело дойдет до увещеваний об обязательствах перед семьей и рыбацким братством.
— Ты уверен, что сможешь заработать на жизнь в Санктуарии? — спросил Старик, проигнорировав выпад сына.
— Мы… Я не собираюсь жить в Санктуарии, — осторожно заявил Хорт. Даже матери эти сведения еще не были известны. — В городе формируется караван. Через четыре дня он отправляется в столицу. Нас с другом пригласили присоединиться.
— В столицу? — Панит неторопливо кивнул. — А что ты собираешься делать в Рэнке?
— Еще не знаю, — признался сын, — но в Рэнке десять рабочих мест на каждого жителя Санктуария.
Старик молча переварил это.
— А на какие деньги ты будешь путешествовать? — спросил он наконец.
— Я рассчитывал… Предполагается, что в нашей семье есть традиции, не так ли? Когда сын покидает дом, отец дает ему подарок на прощание. Я знаю, у тебя немного денег, но… — Хорт осекся; Старик медленно качал головой.
— У нас меньше денег, чем ты думаешь, — сказал он печально. — Я раньше ничего не говорил, но твоя нарядная одежда съела все наши сбережения; улов сейчас совсем плохой.
— Если ты мне ничего дашь, так и скажи! — взорвался Хорт. — Совершенно не обязательно разъяснять это длинными причитаниями.
— Я дам тебе подарок, — заверил его Старик. — Только хочу предупредить, что, возможно, это будут не деньги.
— Не нужны мне твои деньги, — проворчал юноша, выравнивая гребки. — Друзья предложили ссудить мне необходимую сумму. Я просто полагал, что лучше не начинать новую жизнь с долгов.