Тени солнечного города
Шрифт:
– Костя, прекратите. Ваш обман ей уже не поможет, а вам может принести кучу неприятностей. К тому же она созналась во всем. Подробности и причину своего поступка пока не указала, но, как только ей станет лучше, мы и эту информацию получим, это лишь вопрос времени.
– Этого не может быть! Я повторяю, этого не может быть! Разрешите мне увидеться с ней. Мне нужно с ней поговорить. Я должен ее увидеть. Ей нужна моя помощь! Господи, как же это?! А, ну конечно, все ясно! Она созналась, потому что ей было плохо – когда ломка начинается, все что угодно скажешь. Что вы ей пообещали за признание? Дозу, да? Да что я спрашиваю, и так все ясно. Вы здорово все придумали. Только я этого так не оставлю! Я буду жаловаться! Я дойду до Москвы! Вы за все ответите. Я люблю ее!! Она не могла убить. Вы просто не знаете ее.
– Мне очень жаль, Костя…
– Нет, вам не жаль! Вы рады, что так быстро раскрыли дело. Конечно, она ведь наркоманка, зачем с ней церемониться. Какая это приятная
– Ну все, хватит! – разозлился Симбирцев. – Ты, мальчик, видно, забыл, что сам способствовал тому, чтобы она продолжала колоться. Раньше надо было о любви своей вспоминать! Если ты ее так любил, почему не заставил обратиться к врачу, почему продолжал покупать ей наркотики? Молчишь? Свидания с ней ты не получишь! По рекомендации врача я отправил девушку в больницу, а там посещение больных запрещено. А знаешь, почему запрещено? Потому что такие, как вы, сердобольные и сострадательные, пытаются любыми способами передать наркотики своим близким. Что смотришь? Может, проверим, что у тебя в карманах лежит?
Костик побледнел и вскочил на ноги.
– Вы не имеете права! Вы…
– Садись и пиши, где была Катя Логинова в день убийства адвоката Петухова!
Костик медленно осел на стул, вытер капельки пота со лба и схватился за ручку.
– Я все напишу… В тот день она была в Солнечном. Вы ведь это хотели от меня услышать?
Симбирцев с отвращением посмотрел на сидящего напротив мальчишку. Вот он и сломался, и заложил любимую женщину. Испугался, слюнтяй, маменькин сынок! А ведь если бы он не сознался, доказать причастность Кати Логиновой к смерти адвоката было бы очень сложно. В квартире девушки так и не нашли яда, которым был отравлен адвокат, и ножа, которым наносились удары в живот. Отпечатки пальцев и ее слюна на бокале указывали только на то, что Катя Логинова из него пила. Однако доказать то, что она пила из этого бокала именно в ночь убийства, было практически невозможно. Ему вдруг стало так жаль эту девушку, с которой он и сам поступил не совсем честно, что возникло желание порвать протокол с показаниями Кости, вообще порвать все, что связано с ее признанием, которое она дала в состоянии ломки. Костя был прав, он воспользовался ее состоянием и получил то, что хотел. На душе было скверно, но Симбирцев успокаивал себя, что именно так и нужно поступать с преступниками. Ведь никто, кроме Кати Логиновой, не мог совершить эти убийства.
Все укладывалось в одну линию. У Кати было несколько мотивов убить Лизу. Первое: она завидовала ее таланту, только после смерти Лизы ее «заметили»; второе: она ревновала Лизу – любовь к Семену и желание заполучить его любой ценой; и третье: что всплыло совершенно случайно во время допроса девушки, – она заняла у Лизы деньги – много денег, и к моменту убийства подходил срок возвращать долг. Дело об убийстве Елизаветы Самариной было практически раскрыто. Оставалось вычислить только сообщника Кати Логиновой, который, вне всякого сомнения, у девушки был. Но проследить ее связь с сообщником оказалось не так просто. Сначала подозрение пало на отца Кати. Кэт была очень близка с отцом, который готов был ради дочери на все. В прошлом он пошел на серьезные нарушения закона и отмазал дочь от тюрьмы. В одиночку он не смог бы этого сделать, ему кто-то пошел навстречу и помог. Теперь он решился на еще более отчаянный шаг – на преступление, но убийство следователя Егорова было бессмысленно с точки зрения здравого смысла. Показания Егорова не угрожали непосредственно Кате Логиновой, так как Егоров был уверен, что Лизу Самарину убил Громов. К тому же о том, что Катя причастна к смерти Лизы и адвоката Петухова, на момент убийства следователя Егорова еще никто не знал. Значит, следователя убили совсем из других соображений. Показания Егорова могли вывести следствие на человека, по указке которого следователь действовал, а это был, без сомнения, прокурор города – Эдуард Васильевич Костров. Много лет назад прокурор помог Логинову отмазать дочь, и теперь убийство Егорова выглядело как плата за прошлое. Вновь появилась возможность привлечь прокурора к ответственности, теперь уже с помощью отца Кати, но Логинов на всех допросах молчал – страх за свою жизнь не давал ему раскрыть рта, такой патологический страх, что его не сломало даже то, что его дочь оказалась задержана по подозрению в убийстве двух человек. В виновность Кати он не поверил, свою причастность к этим делам наотрез отрицал, так же, как и Костя, бился в истерике и кричал, что все это – трагическая ошибка и что его дочь не способна никого убить. Симбирцев, наблюдая за отцом Кати Логиновой, чувствовал, что он действительно не в курсе проделок дочери. Дело было даже не в том, что его растерянность, шок и последующая истерика выглядели очень убедительно и правдоподобно, дело было в другом – Логинов был простоват, слишком простоват, чтобы совершить вместе с дочерью подобное преступление. Из этого следовало лишь одно – Катя каким-то образом связана с прокурором и вместе с ним осуществила свою подставу. Симбирцев был зол. Столько смертей произошло по указке милейшего Эдуарда Васильевича
Всех оперативников, работающих на задержании Егорова, временно отправили по командировкам, новый состав оперативно-следственной бригады тщательно проверили, после этого отца Кати поместили в обычную камеру СИЗО, оснастив ее специальным оборудованием, и стали ждать. Если прокурор попытается покончить с очередным свидетелем и направит своего человека для осуществления этой миссии, его сразу схватят, а отец Кати с перепугу начнет говорить. Убийца пока никак себя не проявлял, и Вячеслав с каждым днем терял терпение. У него даже возникла идея, что можно самим осуществить мнимое нападение на Логинова, этим спровоцировав его на дачу показаний против прокурора. Но эту идею не одобрило начальство в лице полковника Веревкина, что ввергло Симбирцева в еще большее уныние, которое пришлось заесть двумя курочками-гриль на ночь. Настроение его сразу улучшилось, он немного успокоился и не стал торопить события, решив заняться вплотную Катей Логиновой. А так как девушка пребывала в больнице уже несколько дней, он посчитал, что пришло время ее навестить, надавить на нее и выведать наконец, каким образом она связана с прокурором и почему он помог ей избавится от Лизы Самариной.
– Я могу идти? – робко спросил Костик. – Я все написал, как вы хотели.
– Иди, я с тобой свяжусь, когда ты понадобишься, – равнодушно сказал Симбирцев. Костик встал и заспешил к двери. – Погоди, дружок, – остановил его в дверях Симбирцев. – Ответь мне на один вопрос, я его не официально задаю, а так, ради спортивного интереса. Ты ведь ее на наркотики намеренно посадил, да? Ты ведь специально это сделал, чтобы она всегда была рядом? – Костик побледнел, глаза его забегали из стороны в сторону, руки затряслись. – Какая же ты мразь, вы определенно стоите друг друга. И знаешь что, Костя, не рекомендую попадаться на моем пути в неофициальной обстановке – переломлю, как гнилую деревяшку!
За Костиком захлопнулась дверь. Симбирцев устало вздохнул, положил дело в сейф и посмотрел на часы: пора была собираться в больницу к Кате Логиновой. После больницы он вполне успевал заехать к Анне и Аркадию на ужин. Путь предстоял неблизкий, но дома он уже уничтожил весь недельный запас продуктов, в магазин идти было лень, а кушать хотелось сильно. Вспомнив об этой странной парочке, Вячеслав улыбнулся. «Какой же Аркашка все-таки дурак! Анна явно намекнула ему, что хочет быть с ним вместе. А этот остолоп продолжает жить в гостинице и в свою квартиру приходит как в гости. Ведь видно, что влюбился по уши. Подумаешь, разница в возрасте, тоже мне, проблема! Я бы на его месте…» – продолжить свою мысль он не успел: в кабинет ворвалась какая-то незнакомая женщина в сопровождении щуплого дежурного, который был не в состоянии удержать за дверью ее мощное тело. В руках женщина держала толстую тетрадь, которую использовала в качестве средства обороны, нанося ею точные удары дежурному по голове.
– Что случилось? – спросил Вячеслав, с удивлением наблюдая побоище.
– Безобразничают, Вячеслав Олегович, – торопливо пролепетал взмыленный дежурный. – Не хочут по правилам заявление оформить, начальство сразу требуют.
– Отпусти женщину! Сейчас во всем разберемся. Садитесь, гражданка, успокойтесь и рассказывайте, что у вас случилось? – дежурный выполнил приказ, женщина злорадно улыбнулась, треснула дежурного еще раз по голове тетрадкой и с чувством исполненного долга села на стул.
– Видали, Вячеслав Олегович, что вытворяет? – возмущенно загудел дежурный. – Я при исполнении, а она руки распускает!
– И в этом разберемся. Идите, Семушкин. А вы гражданка, простите, не знаю вашего имени-отчества, если еще раз себе такие выходки позволите, сразу же пойдете домой, – строго сказал Симбирцев, и дама интенсивно закивала, выражая свое полное согласие с ним. После минутной паузы, немного отдышавшись, женщина положила перед Симбирцевым изрядно помятую тетрадь и, тяжело вздохнув, сказала:
– С моей дочкой произошел несчастный случай. Только я-то знаю, что это был не несчастный случай! Ее убили, но мне никто не верит. Я уж обошла всех, кого могла. Пожалейте меня, разберитесь во всем! Сколько горя на мою долю выпало! Она ведь одна у меня была, одна, кровиночка родненькая! Цветочек всей моей жизни! Загубил ее жизнь кто-то и рад-радешенек, что не ищет его никто. Настенька моя родная! Не могла она так нелепо жизнь свою завершить! Отец извелся весь, винит себя, что умывальник этот чертов чинить удумал. Разберитесь во всем, снимите грех за смерть дочери с его души!