Тени старого мира

Демин Игорь

* * *

Чернушка гремела, перекатываясь через валуны и корни вырванных из земли деревьев. Неширокую ласковую реку, заливисто звенящую на редких каменных перекатах, ливень превратил в бушующую сносящую все на своем пути стихию.

Рина подошла к стоящему над обрывом Босому. Из-за грохота ей пришлось кричать ему прямо в ухо:

— Вы перейдете речку в брод, говорили они! Там по колено, говорили они!

— Мы сбились с пути. Брод выше. Хотя и там наверняка не сладко. Придется ждать здесь.

Высоко

в горах, там, где до лета сверкают снежные пики, бесновался водяной торнадо. Струи дождя закручивались в тугие косы и обрушивались на склоны. Как будто бы туча втянула в себя где-то целую реку и бережно несла, пока не наткнулась грузным брюхом на вершину горы.

Обозленная, туча беспрестанно рокотала громовыми раскатами и била по скалам молниями. Гора не отвечала. Ее вековому величию не было дела до настроения ветреного изменчивого неба.

Для продолжения пути нужно было переправиться через реку, но при таком течении не помог бы даже брод. Смельчака, ступившего в бурлящую воду, свалило бы с ног, унесло по течению и разбило о ближайшие пороги.

Пришлось вернуться к оставленной в более-менее тихом месте Зое. Здесь две скалы сходились под узким углом, обеспечивая защиту от ветра. Река была рядом, в двух шагах, но укрытие снижало шум и защищало от брызг. Промокшая продрогшая Зоя жалась к Ласке, грелась и заодно вычесывала у нее из шерсти листву, колючки и грязь. Зубы девчонки выстукивали замысловатую морзянку.

Рина подсела к носилкам, вытерла Суркову лицо и волосы рукавом, сбросила натекшую под него воду.

— Знать бы хоть, что рискуем не зря. Ты уверен, что старуха, к которой мы идем, и в самом деле спасет его?

— Кремнев говорил о ней с уважением. Ты же слышала, какого мнения он о тех, кто не посвятил свою жизнь войне. Но только не о ней.

— Это ваша пыль в крови невероятная штука. Ни один человек, находясь при смерти, не смог бы вынести такой переход, — Рина взяла в ладони пальцы Суркова и дыхнула на них, пытаясь согреть.

Было заметно, что разговор о Кремневе ей неприятен.

— Мне легче от того, что я не один такой, — признался Босой.

— А прежде было сложно? Хотела бы я иметь такую штуку внутри себя.

Босой разводил огонь. Костровище он сложил из крупных камней у стыка скал. На высоте груди сбил колышки от палатки, протянул между ними веревку и накидал веток. Землю устелил ковриками для сна. Получился шалаш с очагом, двумя стенами и крышей.

Для костра ловчий расколол подвернувшееся сухое бревнышко, нарубил из его центра лучин, и сложил их пирамидкой вокруг двух пропитанных серой спичек, которые у Рины остались еще со времен работы в отряде Роя. Спички эти делал мозг отряда по прозвищу Грач и, если не жалеть, то из них самих можно собрать неплохой костерок.

Ближе всех к огню придвинули носилки с Сурковым. На ноги ему уложили Ласку, с другого бока тесно прижались друг к другу Рина

с Зоей. Одежда на них парила.

— Ты видел, как они спят? Ложатся на спину, закрывают глаза и за ночь ни разу не шелохнутся. Все как один. Если бы я не знала, что наш друг отравлен, я бы подумала, что он просто заснул. Давай его переложим на ветки, — немного согревшись, Рина начала стаскивать с Суркова китель и нательную рубаху.

В мокрой одежде холоднее, чем без нее, и форму Сына Гранитного нужно было просушить. Охотница снова посмотрела на спокойное неподвижное лицо воина, а потом на ловчего.

— Ты спишь не так.

— Мы разные. Я не знаю, почему, но они не такие, как я. Или я не такой, как они. Мы словно разные версии одной и той же модели.

— Они мне нравятся, — Зоя кивнула на Сына. Девчонка перестала клацать зубами и теперь играла с кончиком хвостом рыси, — но они психи.

— Почему?

— Ни один из них так и не погладил Ласку. Ни один. Это вообще законно?

— Они мужчины, — Рине было не впервой жить среди военных.

— Психи, — убежденно повторила Зоя.

— Мужчины. Хотя иногда разницу не уловить.

— Ни один из них не пришел проводить нас, — высказал и свои сомнения Босой, — им словно бы все равно, дотащим ли мы их товарища, спасем ли.

— И ни один не посмотрел вслед тому парню, которого объявили Изгоем, — добавила Рина.

— И ни один не погладил Ласку, — напомнила Зоя, проводя кончиком хвоста рыси по лицу Суркова.

Босой протянул ладони к костру.

— Однажды я остановился на ночь в развалинах монастыря. Там с горем пополам бедовали какие-то монахи. Я угостил их мясом и свежим хлебом, и они отдали мне лучшую келью, с матрасом на лежанке и обложкой журнала на стене, вместо картины.

— С женщинами? — предположила Рина.

— Ночью один из них вышел из кельи по мирским делам, да провалился прямо в нужник. Монастырь тот старый, построенный основательно, и нужник глубокий, без лестницы не выберешься. Всю ночь он просидел там, даже не попытавшись позвать на помощь. Я случайно его заметил, с утра. Штаны уже спустил, и вдруг вижу, оттуда, из ямы, глаза блестят. Смотрят на меня и молчат. Я спрашиваю его: чего молчишь-то?

— Ты, когда глаза увидел, — усмехнулась Рина, — свои собственные мирские дела раньше времени не сделал?

— Нет. В призраков я не верю, а чудища по нужникам не шарятся. Чего бояться?

— А я бы сделала. Обязательно, — Зоя прижала руки к груди, показывая, как сильно бы испугалась.

— Оказалось, что путь их веры усеян множеством обетов. И самый среди них значимый — никогда не просить помощи, даже у своих единоверцев, живущих по таким же правилам. Вот он и сидел всю ночь в темноте и вони, но ни звука не издал, чтобы их бог вдруг не принял это за воззвание о помощи. Может быть и Сыны Гранитного молятся какому-то своему особенному богу?