Тени стёртых душ

Ariruchy

— Предлагать вернуться я больше не намерен, — серьезно пояснил он, все так же не отрываясь от наблюдения за пейзажем, — два года было достаточно, чтобы ты решила свою дальнейшую судьбу.

— Судьбу? — насмешливо кинула она. — Я просто вырвалась из золотой клетки, которую ты мне сковал, отец.

— Я устал, — честно признался Джуд и строго посмотрел на дочь, вызвав у нее привкус сухой пыли во рту. — Сколько бы я не связывался с тобой, ты бросала трубку.

— Т-ты со мной связывался? — глотнула воздуха, резко села на кровать

позади и вдруг тихо рассмеялась. — Тогда почему каждый раз в трубке я слышала голос этого Хидоки…

— Хидеки, — поправил тот спокойно.

— Да плевать! — воскликнула, сжав ладони в кулаки. — Ты каждый раз приказывал своему дворецкому раз в полгода набирать мой номер и сухо повторять формальные слова!

Джуд прищурился и взглянул на дочь, которую трясло в дикой истерике. Но в его зрачках — пусто. Даже его кожа отдавала едким холодом, который смеялся над ее юной душонкой, стремящейся найти свое место под небом.

Под своим небом.

Люси знала, что рано или поздно увидится с отцом, но даже не представляла, что будет разговаривать с его жалким подобием. С его голосом, которого боялась вот уже двенадцать лет.

— Я слишком занят для разговоров, — отчеканил тот.

— Черт подери, я твоя дочь! — громко прикрикнула она, срываясь на ноги. — За все эти два года я впервые слышу тебя, вижу и смотрю в твои глаза! — щеки покалывало от прохлады, что значило лишь одно — Люси плакала.

Она сорвала ту маску беззаботной девчушки, которая два года назад сбежала из дома к подруге, все это время перебивалась на жалких подработках, копила деньги на жизнь и параллельно готовилась к вступительным экзаменам. Все это время в груди жухлым осадком хрустело ощущение, что ее кто-то ждет. Хоть кто-нибудь.

— Если бы хоть раз мне позвонил именно ты, — сдерживая всхлипы, она дрожала от бессилия, — я бы вернулась, отец.

— Винишь меня в том, что я зарабатывал имя для будущего тебя и твоих детей? — слишком черство отреагировал тот.

— Ты не ради меня это делал, — отрицательно кивнула головой и вновь села на кровать, глотая последние остывшие слезы, — а ради себя.

— Себя? — удивленно вскинул брови.

Люси слабо хмыкнула и пронзительно встретилась взглядом с отцом.

— Мне было всего-навсего восемь лет, когда мама нас покинула, — тихо произнесла она и вздрогнула, — даже твои деньги и влияние не смогли ее спасти.

— Запущенная стадия лейкемии не поддается лечению, ты прекрасно это знаешь, — тот опустил голову и оперся локтями о колени.

— Тогда почему вы ее запустили? — обвиняюще произнесла.

— Мы пытались, но…

— Я видела, как ее шелковые волосы выпадали комьями, — сглотнув сухо перебила Люси, — помню, как тошнило желчью, как из носа постоянно текла кровь и ее постоянно бросало в жар, — глубоко вздохнула и сцепила кисти рук, — мне было восемь лет.

Липкой

слизью прикоснувшись к сердцу, тишина блеском прошлась по зеркалам и скрылась в зрачках Джуда, который без эмоций слушал все, что она говорила.

— Тогда я нуждалась в отце, а не его жалком подобии, — прикусила губу и шикнула, — не в его имени и деньгах.

— Значит, твой ответ «нет»? — кивнул тот, потирая пальцами огрубевшую от старости кожу.

— За все время нашего разговора ты лишь один раз обратился ко мне по имени, — досадно прошептала Люси и указала в сторону двери, — уходи.

Джуд хмыкнул и слегка разочаровано цокнул, затем поднялся со стула и уже было направлялся к двери, как та открылась и в комнату зашла Леви. Заметив Джуда, она удивленно ойкнула и безмолвно взглянула на Люси. Во взгляде подруги плескался только холод — шероховатый и треснувший пополам в зрачках карего цвета.

— Джуд-сама? — растерянно поклонилась.

— Не дай ей натворить глупостей, — сухо бросил он и, прежде чем скрыться в коридоре, остановился и не поворачиваясь сказал: — И запомни, Люси, — назвал по имени, чуть ли не прошибая сознание твердостью голоса, — золотые клетки открываются только с разрешения хозяина.

Захлопнув за собой дверь, он устремился к дорогой иномарке, поджидавшей у входа в общежитие. Бросил ее, сломал крылья, словно домашней канарейке, и оставил тет-а-тет с прошлым, пропитанным запахом лекарств, виски и Библии, которую так любила читать по вечерам Лейла. Она верила в ангелов, помогла поверить в них и дочери.

Однако ее все равно забрали.

— О чем вы говорили? — осторожно спросила Леви, сев рядом с Люси.

— Он отказался от меня, — холодная усмешка и сцепленные в замок ледяные на ощупь ладони.

— Не говори так, — та успокаивающе погладила плечо.

Люси устало выдохнула и потерла опухшие глаза. Затем подняла взгляд и поняла, почему отец на протяжении почти всего разговора смотрел за окно. С погодой не под силу бороться даже разуму, мысли тонут в воронках из темных туч. Словно засасывают в себя, заставляя захлебнуться под тяжестью дождевых нитей и грузом серого покрывала, рваного и заштопанного в некоторых местах. Воздух давил на виски, с презрением швыряя чьи-то убеждения о стену холода.

— Леви, — дрожа сердцем, но твердым голосом произнесла она вдруг, — я тоже от него отказываюсь.

— Люси…

— Довольно с меня этих неоправданных надежд, — перебила резко и встала с кровати, подходя ближе к окну, — я двенадцать лет терпела, ждала, когда же он позовет меня, поинтересуется моими успехами, интересами, — обняла себя за плечи, продолжая почти шипеть на погоду, — когда он мне расскажет, насколько дорожил мамой и насколько дорожит мной, — закрыла глаза от ряби серой плоскости, — напрасно.