Тени сумерек

Белгарион Берен

— Вы будете наказаны, — Илльо крепко взял паренька за плечо. — Я велю в десять дней выложить из камней ограду вдоль дороги отсюда до тракта, высотой по колено. Мальчишку я забираю с собой.

— А зачем ограду? — спросил Фин-Риан. Илльо беззвучно вздохнул: он уже понял, что из горцев не выбить привычку переспрашивать и уточнять приказы, сколько плетей ни изведи.

— Низачем, сотник. В каменной ограде нет никакой надобности — кроме того, что вы должны сделать ее в наказание. Через десять

дней я вернусь и проверю — и если окажется, что вы опять скучали вечерами, то вас развеселят бичом.

— Малый ни в чем не виноват, — опустил голову Фин-Риан.

— Потому я и забираю его собой, а не оставляю вместе с вами строить ограду.

Они вышли на двор, Илльо подвели коня, он сел в седло и велел мальчишке держаться за стремя. Проезжая мимо орочьего лагеря, айкъет'таэро довел свой приказ до сведения командира орков.

Отъехав от лагеря шагов на триста, Илльо спросил паренька:

— Твое имя — Гили, я правильно помню?

— Да, господин Ильвэ. Только все называют меня Руско.

Руско, лис… Илльо улыбнулся — в мальчике не было ничего от хитрой, хищной рыжей молнии полей. Разве что цвет волос, торчащих из-под башлыка. Мордашка у него была хоть и не глупая, но совсем простецкая.

— Ты ведь из Рованов, Руско?

— Из долинных Рованов, сударь.

Илльо так и не научился как следует разбираться в хитросплетениях родословных беорингов. Чем долинные отличаются от горных?

— Как поживает мардо Берег? — спросил он наобум.

— Вы о ком, господин Ильвэ? — удивился мальчишка.

— Ни о ком, — Илльо улыбнулся. — Я проверил, тот ли ты, за кого себя выдаешь.

— А, — грустно сказал мальчик.

— Ну, а твой дядя, посылавший тебя за милостыней?

— Я его давно не видел. Не то чтобы он меня любил…

— А я слыхал, что все вы держитесь друг за друга и кровные связи для вас много значат.

— Так оно так, господин Ильвэ, только… я байстрюк, вот оно что. И родня меня знать не хочет. Пока была жива мать, ее родичи меня как-то терпели, а сейчас…

Обида, уловил Илльо. Но не сильная. Похоже, мальчик не злопамятен.

— Понятно. Давно умерла мать?

— Той весной, как снега ушли.

Скорбь мальчика была неподдельной.

— Сколько тебе лет? — продолжал допрос Илльо.

— Четырнадцать, — соврал паренек. Страх, сопровождавший эту ложь, немного позабавил Илльо.

— Не бойся, я не продам тебя вербовщикам. Я — Голос Айанто Мелькора, глава дхол-лэртэ армии. А не торговец рабами.

— А я и не боюсь, — паренек шмыгнул носом. — Это мне просто холодно.

На самом деле он боялся, и немало.

— Как ты думаешь, что я сделаю с тобой в Каргонде?

— Не знаю, сударь. Я думал, раз я сбежал, то я теперь беглый раб. Значит, что захотите, то и сделаете.

Илльо

прислушался к его чувствам. Это была не слепая и тупая покорность. Это было какое-то скрытое мужество. Мальчишка хотел в Каргонд, как бы ему ни было страшно. И двигался к своей цели.

— Берен не объявлял тебя своим рабом, — Илльо забросил пробный шар и тут же попал в цель. При имени князя паренек ощутил теплое, почти родственное беспокойство.

Когда ни только прибыли в Дортонион, Илльо часто чувствовал, как оно исходит от горцев при виде Берена или при упоминании его имени. Потом, когда Берен начал опускаться — все реже и реже… Но с мальчишкой это было странно — он ведь видел своего князя в худшие минуты, был им даже крепко избит… А впрочем, этого мальчика наверняка колотили в жизни не раз, а вот спасение от такого мерзавца как Фрекарт, могло значить много.

— А что ты скажешь, если я верну тебя ему? — небрежно спросил Илльо.

Хлоп! — как будто с грохотом сошлись створки ворот. Руско замкнулся. Невозможно было прочесть его чувства.

Нет, одно читалось.

Страх.

— Прибьет он меня, — сказал мальчик.

Нет, он боялся не побоев. Кстати, — Илльо прикинул время прибытия в Каргонд. За полдень. Берен уже успеет заложить за ворот, но еще не упьется до полного свинства. Будет весел, добродушен и отходчив. Нет, своего сбежавшего слугу он не тронет — по меньшей мере, до вечера, когда ему начнут мерещиться крысы размером с орка… А вот тогда за жизнь любого малознакомого ему человека нельзя будет дать и горсти пшена.

Словно уловив мысли Илльо, Руско тихо сказал:

— Болтают, что ярн — уже не живой человек…

— Вот как? — Илльо слышал нечто в этом роде, но не из первых уст. — Как такое возможно?

— Ну, вроде бы как Сау… виноват, Повелитель Гортхауэр колдовством и мукой вынул из ярна душу, а в тело поселил семьдесят семь раугов.

— Ровно семьдесят семь? — Илльо постарался вложить в вопрос побольше насмешки и яду. — Не больше и не меньше?

— Ну, я не знаю… Я не считал.

— А сам ты как думаешь? Своя-то голова у тебя есть, и своего князя ты видел своими глазами. Человек он или нет?

— Тогда был человек, а сейчас не знаю, — мальчишка передернул плечами. — Болтают еще, что госпожа консорт — живой мертвец, и ночами пьет из людей кровь.

Илльо насторожился. В болтовню невежественных селян проникла капля истины.

— Это чушь, Руско, — сказал он. — И если я услышу, что ты повторяешь ее, я буду вынужден приказать тебя высечь. Госпожа Тхуринэйтель — такой же человек как ты и я.

— А вы разве не эльф, господин Ильвэ? — мальчик поднял глаза.

— Только внешностью, юноша. Душой я — человек.