Тени сумерек
Шрифт:
— Это доспех? — уточнил Илльо.
— Угу. Нашить на кожаную основу — и будет доспех.
— Старье, — бросила сквозь зубы Даэйрэт. — Дополни его двумя мисками с кухни.
— Миски плохо блестят, — оскалил зубы Берен. — А я, как и всякая блядь, люблю дешевые блестящие штучки.
Он провел пальцем по звеньям золотой цепи, снятой с Фрекарта, и добавил:
— Дорогие тоже люблю.
— Ты знаешь хотя бы одно приличное слово? Или в вашем дикарском языке таких вовсе нет?
— А как это ремесло зовется по-вашему?
— Тихо! — Илльо грохнул кулаком по столу. — Даэйрэт, почему ты не с Этиль?
— Она велела мне описать сделанное вчера исцеление открытого перелома с раздроблением. По памяти.
— Отправляйся в вашу спальню и описывай там. Берен…
Горец поднял на него глаза и удивление Илльо сделалось вовсе безмерным. Берен был трезв. Совершенно. Это раз. Два — он был бледен. Три — ворот его рубахи был снова наглухо зашнурован, и высокая темная повязка охватывала шею до самого подбородка.
— Ты же не будешь рассказывать мне, что бережешь горло от простуды, — тихо проговорил Илльо, когда Даэйрэт ушла.
— Не буду, — подтвердил Берен, склонив голову и глядя в стол.
— Где она?
— Она… улетела вчера… И то, что сделала… Не дыши так часто, Ильвэ. Привыкай. Это гораздо лучше, чем винище. Теперь ей часто нужно будет летать… А так она за меня спокойна — после такого я день лежу пластом, доглядывать меня не надо, я и до горшка ползком добираюсь…
— Когда она вернется?
Берен открыл было рот, чтобы ответить, но тут его глаза распахнулись: в дверь сунул нос Руско.
— Ба, — сказал князь. — Вот уж кого не ожидал увидеть… Что, малый, твой дядя прогнал тебя?
Паренек несмело качнул головой из стороны в сторону.
— Послал сюда? Побираться?
Руско медленно кивнул.
— Проклятье, — Берен тяжело поднялся, уронив медную бляху. — Ильвэ, убери его отсюда. Сегодня же. Она возвращается этой ночью, убери отсюда пацана!
— Перестань, — попробовал успокоить его Илльо. — Ему ничего не грозит.
— Хрена с два ему ничего не грозит, — прорычал Берен. — Полюбопытствуй, сколько людей в округе найдено мертвыми, начиная с этой осени. Полюбопытствуй, какой смертью они умерли. Поспрашивай хоть о чем-нибудь кроме своих военных дел!
— Мне некогда собирать сплетни на торгу, — холодно ответил Илльо. — Но ладно. Если это успокоит тебя то ладно. Я пообещал мальчику ночлег, и не могу выгнать его на дорогу — но если ты боишься за него, я отправлю его в дом к слугам таэро-ири. Ты доволен? Она не узнает. Даю слово.
— И завтра чтобы духу его здесь не было, — потребовал Берен.
— Хорошо.
Когда его распоряжение было выполнено, и юный певец отправился развлекать слуг воинов Аст-Ахэ, Илльо вернулся в аулу. Берен все с тем же сумрачным видом наводил блеск на древние доспехи.
— Почему тебя так беспокоит судьба этого мальчика? — спросил
— Ты бы сам о них догадался, если бы подумал хоть немного. Мальчишка — из Рованов.
— И что же?
— А то, что из-за меня ни один Рован больше не погибнет. Хватит с меня крови старика.
— Я все еще не совсем понимаю…
Берен оторвался от своей работы и вздохнул.
— Другому бы никому не сказал, но тебе — так и быть. Тогда, в первый раз, пацан приходил за моей смертью, — вообразил себя моим кровником.
— Из-за старика?
— Из-за него… Но в Долгую Ночь он не хотел меня убивать. Думал, что его оставят при замке хотя бы на два дня. Правильно думал, да? Но тут случилась эта штука с Фрекартом. Получается, я спас ему жизнь. Теперь он не может мстить раньше, чем отплатит долг чести. То есть, спасет жизнь мне.
— Спасти тебе жизнь, чтобы потом убить? — уточнил Илльо.
— Эге. Наши легенды полны баек о таких делах. В старых балладах за это время герои успевали накрепко сдружиться, делались побратимами и прощали друг другу обиды… Бьюсь об заклад — у пацана в голове немерено старых баллад.
— И ты вытурил его, чтобы не предоставить ему такого случая? — улыбнулся Илльо.
— Я не хочу, чтобы еще один Рован погиб от моей руки, — Берен опять выронил бляшку и ругнулся. — Не хочу однажды проспаться и найти мальчика зарубленным или забитым насмерть. Пусть бродяжничает или возвращается к себе домой.
Он сделал движение, чтобы выбраться из кресла, но Илльо успел подобрать бляшку первым.
— Если ты все понимаешь, то почему же ты пьешь? — спросил он.
— Потому что если я не буду пить, я помру от стыда.
— Но сегодня ты трезв.
— Не удержал в себе, тошнит. Ничего, завтра наверстаю.
— Если ты будешь продолжать пить, ты сделаешься именно тем, кого больше всего ненавидишь.
Тихое «шур-шур» ветоши по металлу, под которое шел весь разговор, прекратилось. Берен поднял от своего занятия глаза и посмотрел на Илльо.
— А тебе не все равно?
Илльо сжал кулак под столом.
Ему было не все равно. Если и в самом деле Тхуринэйтель без особой надобности… о, Тьма!
— Почему она сделала это?
— Потому что ей этого хотелось, — прошептал Берен. — Я ей нравлюсь больше, чем случайные бродяги. Не волнуйся, меня она не убьет: меру знает.
— Я прикажу ей прекратить.
— Прикажи, если сможешь. Только я не думаю, что она послушается.
— Берен, послушай… Это совсем уже в последний раз, завтра может быть поздно… Остановись. Сделайся рыцарем Аст-Ахэ, выбери жизнь и честь, а не смерть и позор. Ведь ты гибнешь…
— Эла! Ильвэ, ты еще мне скажи, сколько пальцев у меня на руке. Я гибну… Да я уже мертв.