Тени сумерек
Шрифт:
— Есть, — громко и спокойно сказал Берен.
Собрание взорвалось криком. «Безумие! Предательство! Фэйр!» — неслось отовсюду. Кровью Барахира и молоком Эмельдир заклинали его догнать Маглора и принести ему извинение, пойти на мировую — либо же скакать к Ородрету и просить защиты. Берен взял медный прут и несколько раз хлобыстнул по набату — так, что у самого в ушах звенело после того как медь умолкла.
— Или вы еще не поняли, что я сказал? — спросил он. — Тут есть кто-нибудь, кто подведет
— Радруин! — крикнул своему оруженосцу Роуэн, отняв руки от лица. — Подведи коня этому безумному и принеси с конюшни соли.
При упоминании о соли Берен вздрогнул. Он знал, что это означает. Радруин тоже знал, и поэтому замер в недоумении, глядя то на одного, то на другого.
— Иди, — кивнул Берен. — Доставь, что мы просим.
«Он думает, что я испугаюсь одной угрозы — и останусь с ними. Но ему придется пойти до конца. О, как же мне больно. Как же больно было Финроду…»
Радруин появился, одной рукой держа поводья эльфийского коня, другой — комкая тряпицу с завернутой солью. Берен взял у него и то и другое, ткнул соль в руки Роуэну.
— Делай что собирался.
— Берен, — тот сглотнул комок, в глазах у него стояли слезы. — Умоляю тебя, заклинаю всем, что для нас свято — подумай не только о себе. Финрод — покойник, а ты правишь живыми. Догони Феаноринга, чтобы взять все свои слова обратно, и правь нами как князь. Ты же знаешь цену крови — ужели наша ничего не стоит?
— Потому я и ухожу, Роуэн — если Феаноринги будут искать крови, то лишь моей.
— Ты не сможешь вернуться. Я прокляну тебя, если ты уйдешь. Не поступай так с нами.
— Делай что собираешься, Роуэн. Я ухожу во исполнение Древней Надежды. Угроза твоего проклятия ранит мое сердце, но ты меня знаешь: чтобы остановить, мало меня ранить: нужно убить.
Он обнял Роуэна и вскочил в седло.
— Так будь же ты проклят! — Роуэн разорвал тряпицу и бросил соль на то место, где Берен стоял только что. — Да не вырастет трава там, где ты стоял!
Слезы прокатились по его лицу и нырнули в бороду.
— Прощай, — сказал Берен и, развернув коня к воротам, послал его в галоп.
Он скакал до вечера, и уже затемно добрался туда, куда держал путь.
Замок Даллан почти не был разрушен — Берен подумал и об этом, когда дарил его Гили: ведь пятнадцатилетний парнишка не мог бы восстановить руины. Только некоторые пристройки были разобраны сверху — оркам требовались тесаные камни для метательных машин.
Берен спешился и несколько раз сильно стукнул в ворота. Прошло довольно много времени прежде чем в щелях промелькнул огонек свечи и девичий голосок спросил:
— Кто?
— Деверь, — громко сказал Берен. — Открывай, невестушка.
— Ой! — воскликнула Даэйрет и загрохотала замками.
Берен вошел в нижний покой —
— Тебя учили не выходить за черту стрельбы? — спросил Берен у Даэйрет, рукой делая знак мальчишке подойти и взять поводья. — Поясочек еще не тесноват?
Даэйрет фыркнула.
— Ты очень кстати приехал, мой князь — только-только у меня прошли тошноты, — отбрила она. — Брегор на этом вашем Собрании — зачем ты здесь?
— Что Брегор на Собрании, я и сам знаю, — сказал Берен. — Подай воды мне, женщина — с полудня во рту не было ни глотка. У коня, кстати, тоже…
Женщина отставила в сторону свои вилы и взялась за ведро колодца, мужчина разрядил свой и сына самострелы и начал закрывать ворота. Берен, дождавшись, пока ведро вытянут наверх, окунул в него голову, потом напился из горсти — и вылил воду коню в поилку.
— Идем наверх, — сказал он. — Я слюной исхожу, ожидая ужина, который моя невестка мне подаст.
Даэйрет хватило терпения дождаться, пока он проглотит свою похлебку и только после этого спросить:
— Так что же все-таки случилось?
— Мне нужна твоя помощь.
— Моя?
— Разве беременные еще и глохнут? Да, твоя. Чему ты удивляешься?
— Да ничему особенно… Разве тому, что прежде ты скорее умер бы от жажды, чем попросил у меня глоток воды.
— Брось, даже деревья каждый год меняют листву, почему бы и мне не перемениться к тебе. А если без шуток — в таком деле, какое я задумал, мне не на кого, кроме тебя, положиться.
Берен рассказал ей обо всем, что произошло на Собрании, и чем дольше он рассказывал, тем шире раскрывались глаза Даэйрет, так что под конец он протянул через стол руку.
— Поймать их, когда выскочат, — объяснил он, и ее глаза снова сошлись в презрительные щелочки.
— Ты обезумел!
— О, боги! Если бы каждое слово о моем безумии превращалось в золотую песчинку, я был бы богаче гномьего короля. Я пришел просить тебя о помощи, а не слушать, что ты обо мне думаешь. Ты всю зиму мне рассказывала, кто я такой есть, верно?
— Берен… — что это у нее на глазах? Слезы? — Но… какой помощи тебе от меня нужно?
— Помоги мне собраться в дорогу. Два крепких меха с водой, шесть линтаров каждый. Двенадцать фунтов пищи — сушеные орехи и плоды; вяленое мясо. Потом, помнится, у тебя был плащик, который сняли с убитого рыцаря Аст-Ахэ. Он мне понадобится.
— Ты собрался пешком через Анфауглит?
— Да, и ты единственный на сорок лиг кругом человек, который не станет меня отговаривать, а позволит подохнуть спокойно. Я прав?