Тени в апельсиновой роще

Мванги Меджа

— Я думал, ты его пришил, — сказал он итальянцу.

— Мне ничего не стоило это сделать, — отозвался Рикардо.

— Тогда бы я пристрелил тебя, — ровным голосом произнес Аль Хаджи, как бы констатируя факт.

— Я знаю, — не замедлил с ответом Рикардо. «Мерседес» выбрался из леса на пыльный проселок и свернул налево, в сторону апельсиновых рощ, откуда они приехали.

— Я вырос в Вест-Сайде, — сообщил Рикардо.

— Артур сказал, что ты ни разу не покидал Майами, — напомнил Аль Хаджи.

— Это его дело. Пусть говорит, что хочет. —

Рикардо закурил сигарету. — Счастливчик Джо был моим личным наставником. Среди прочего он научил меня не сыпать пустыми угрозами. Не говори «Я тебя пристрелю!», а стреляй! Так учил меня Джо. Стреляй, и тогда всякий поймет, что ты слов на ветер не бросаешь. Холостые патроны словно бы созданы для такого дела.

— Полицейского ты отправил на тот свет тоже холостыми? — спросил с ехидством Аль Хаджи.

— Понимаешь, — кивнул Рикардо, — в тот день я спутал холостые с настоящими.

Аль Хаджи пристально поглядел на Рикардо. «Законченный убийца», — подумал он, а вслух сказал:

— Курия этот случай не скоро забудет.

— В этом весь смысл — пусть на всю жизнь запомнит!

Дальше ехали молча. Аль Хаджи раскурил сигару, потом заговорил ровным, хладнокровным тоном:

— Если бы ты со мной сыграл такую шутку, я бы тебя прикончил, — при этом он глядел не на итальянца, а на кон чик своей сигары.

Рикардо невесело ухмыльнулся:

— С тобой я пустил бы в ход настоящие патроны.

Сказав это, он откинулся на спинку сиденья и опять с наслаждением вдохнул чистый воздух. Чертовски приятно снова заняться делом!

Глава 14

Ближайший к «Бакалее Едока» бар был на Кикорок-роуд. К нему с Гровен-роуд можно было попасть по узкому зловонному проулку. Бар был крошечный, грязный, тесный. В нем вечно толклись местные подонки: карманники, побирушки, алкоголики, проститутки.

Иногда по вечерам после изнурительного дня в лавке Ки-мати тащился в горку по проулку и выпивал пару бутылок пива. Он редко пил больше двух бутылок, но если за день особенно уставал или же встречал в баре приятного собеседника, то мог заказать и третью.

Однако в четверг вечером он осушил четыре бутылки. Вся неделя была сплошным кошмаром. Вожак со шрамом снова заявился со своей шайкой в понедельник к закрытию и объявил, что отныне он будет приходить за побором каждую пятницу, ровно в десять вечера — и никаких отсрочек! Для Едока и Ки-мати это означало банкротство. Не на что будет заказывать новые партии товаров, и кончится тем же, с чего они начали, когда Кимати стал компаньоном дяди, — на полках останется лишь пыль и ничего больше.

Вожак предупредил, что если они свернут торговлю и закроют лавку, то гангстеры спалят дом. И чтобы показать, что он не шутит, вытащил револьвер, влепил Софии несколько пощечин, а дядю ударил кулаком в живот.

Дядя Едок, казалось, готов был сдаться.

Все свободное время Кимати проводил наверху, валяясь на постели, ломая голову, как одолеть свалившуюся

на него новую беду. Раз или два он доставал из стенного шкафа заветный сундук и обдумывал разные варианты, в том числе и убийство ненавистного бандита.

В четверг утром он позвонил по срочному тарифу Фрэнку Бэркеллу и обратился к нему с необычной и весьма настоятельной просьбой. Фрэнка, судя по голосу, этот звонок озадачил и встревожил. Он принялся многословно отговаривать Аимати от задуманного.

— Расскажи обо всем поподробнее. — Мне нечего добавить, — сухо сказал Кимати. — Послушай, старина. Ты просишь о весьма серьезной вещи. Я должен знать все обстоятельства дела.

— Сначала раздобудь то, о чем тебя просят, — ответил Кимати.

— Знаешь, я ведь могу угодить за решетку.

— Знаю.

Фрэнк замолчал. В самом деле, все это сущее безумие.

— Послушай, Джонни, — наконец заговорил он. — Я не уверен, удастся ли мне то, о чем ты просишь. Бог свидетель! Ты вообще-то в своем уме? Обожди хотя бы до моего приезда в Найроби.

— А когда ты здесь будешь?

— На следующий месяц.

— Я могу до того времени и не дожить. Да и с тобой, не приведи господь, тоже может что-нибудь приключиться.

— Вряд ли мне удастся вырваться раньше.

— Что же, очень жаль, — сказал Кимати и повесил трубку. Не прошло я десяти секунд, как телефон зазвонил.

— Джонни! — раздался в трубке голос Фрэнка. — Что тебя гложет, дружище? Только не вешай снова трубку. Пожалуйста, скажи... Нет, нет. Ладно, забудь об этом. Джонни, ты слышишь меня?

— Слышу, — негромко отозвался Кимати.

— Дай мне пару деньков. Надо все обмозговать. Черт возьми, Джонни, что ты просишь — вовсе не пустяк. Я позвоню в субботу, о'кэй?

Кимати, помолчав, воскликнул:

— О'кэй!

И вот вечером в четверг он выпил четыре бутылки, ни на миг не отвлекаясь от мучительных раздумий. Он не сомневался в своей правоте. Избранный им путь единственно верный. Его сбережений хватит от силы месяца на два, вымогатели разорят его, пустят семью по миру. Дядя Едок от всех напастей впал в отчаяние. София должна скоро стать матерью. И речи быть не может — ребенка она сохранит...

Когда он допил четвертую бутылку, бар уже закрывался. Уплатив по счету, поплелся домой. Кикорок-роуд была пустынна, все лавки и закусочные позакрывались. Он пошел на восток, в сторону Хима-стрит, пересек ее и свернул в захламленный проулок, ведущий прямо к дому. Ночь была холодной, на небе ни облачка. Он потер ладони, засунул их поглубже в карманы.

В проулке было темнее, чем на Кикорок-роуд, но до освещенной Гроген-роуд оставалось каких-нибудь сто метров.

Внезапно впереди, заступив ему дорогу, замаячили три тени. На них были темные, наглухо застегнутые плащи, у двоих на голове вязаные шапочки. Он остановился. Они стали медленно, зловеще приближаться. Кимати повернулся и пошел в обратную сторону. Позади раздался смех. Тогда он бросился бежать.