Шрифт:
1
– Это только в кино так – нашли труп в кустах и кто-то там истошно закричал… – говорила, уткнувшись лицом в плечо мужа, молодая женщина в мокром купальнике и наброшенной на плечи голубой кофточке. Она вся дрожала, даже зубы стучали. – А это в реальности, подхожу к камышам, а там, в темной воде, белеет нога…
– Ну, во-первых, это не камыш, – пытался отвлечь жену от кошмарной картинки, которая не отпускала ее вот уже почти два часа, муж. – Это рогоз. Во-вторых, зачем ты вообще полезла туда?
– Так нарвать для букета, чтобы домой привезти!
– Помнится,
– Из рогоза же!
– Да какая разница?! Говорят, что поставить букет из камыша в доме – плохая примета.
Женщина всхлипнула:
– Ну да, камыш в доме к болезням и смерти! Получается, что примета работает… Хоть домой и не привезли, а смерть, вот она, в камышах! Скажи, ее уже достали оттуда? Молодая? Как выглядит?
– Таня, что у тебя в голове? Спроси еще, красивая она или нет!
– Так женщина же, Боря, человек, жалко. Что с ней сделали? Господи, ужас-то какой!
На берегу, на песке, лежало тело молодой женщины. Мокрые светлые волосы облепили голову, закрыли половину лица. На женщине был сплошной купальник черного цвета. Утопленница была худощавая, с плоской грудью, при жизни – высокая и стройная. Такой ее, во всяком случае, представил себе Борис. И она, конечно же, не просто утопленница. В области живота можно было разглядеть рану. «Нож, – решил Борис. – Ее убили ножом. Это убийство».
Над телом склонился мужчина в легком летнем костюме – судя по всему, судмедэксперт. Молодой следователь, обливаясь потом в сером костюмчике, сидя на пеньке поодаль от тела и пристроив папку на коленях, записывал что-то, видимо, вел протокол.
– Боря, когда уже можно будет поехать домой? – заскулила Таня, еще глубже зарываясь носом в поросшую шерстью грудь мужа. – И пусть ее уже поскорее увезут!
Последние слова прозвучали особенно истерично, она буквально взвизгнула.
– Хочешь выпить?
– Но только не шампанского, – захныкала она. – Давай уже водки.
2
Она не ночевала дома. Я понимаю, конечно, многие взрослые люди позволяют себе не ночевать дома, что у них случаются свидания, какие-то спонтанные поездки, несчастные случаи или просто непредвиденные обстоятельства, при которых невозможно ни добраться до дому, ни позвонить. Но все это не про мою сестру. Я не помнила ни одного случая, чтобы Марина не пришла ночевать (разве что останется на ночь у своей лучшей подруги, которая живет в соседнем подъезде, но это не в счет). Где бы она ни была, где бы ни задерживалась, все равно возвращалась домой, на такси ли, на машине друзей, даже пешком!
«Приветик, моя дорогая, – говорила она, входя глубокой ночью в мою спальню, пахнущая улицей, морозом, снегом или мокрой листвой, усаживалась на кровать, брала меня за руку, склонялась надо мной и шептала на ухо: – Я вернулась. Теперь можешь спать спокойно. Или ты подумала, что твоя старшая сестра бросит тебя одну на всю ночь? Я здесь, с тобой, и я люблю тебя, моя дорогая Катя. Ну все, спокойной ночи».
Она поправляла мое одеяло, целовала меня, разбуженную и почти спящую, в щеку и выходила из комнаты.
Она на самом деле редко задерживалась.
Марина – прирожденный педагог, она филолог, как и я, и преподает в обычной школе. Я же – в Кропоткинском лицее (для непосвященных, это один из самых престижных лицеев города, где обучение стоит больших денег и куда не так-то просто попасть в качестве ученика, не говоря уже о том, чтобы устроиться туда преподавателем). Моей сестре тридцать два года, она человек целеустремленный, серьезный, ответственный, умеющий любить, и я не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы у меня не было Марины. Должно быть, я пошла бы по наклонной (так, во всяком случае, она и говорит).
Так вот. В то утро я вдруг отчетливо поняла, что Марины в доме нет. Точнее, в квартире. Потому что если бы она была дома, то даже до моей спальни добрались бы аромат кофе или запах яичницы. Да и звуков было бы куда больше. Это и хлопанье дверей, шум льющейся воды, стук дверцы кухонного шкафа, фарфоровое звяканье посуды, характерный звук открывающегося холодильника, шаги, тихая электронная мелодия, оповещающая конец стирки нашей новой стиральной машинки, или тихий голос моей сестры, разговаривающей по телефону.
Как же могло такое случиться или, вернее, что же такого могло случиться, чтобы Марина вчера не вернулась домой? Куда она пошла? Что она говорила? Возможно, я и запомнила бы это или хотя бы знала, если бы не эта неприятная история с конфетами.
Ну да, я купила дорогущие шоколадные конфеты, Michel Cluizel, заплатив за драгоценную коробочку больше трех тысяч рублей. Решила покутить с получки. Что в этом такого? Так хотелось попробовать мне знаменитых французских конфет. Купила, принесла домой, заварила чай и стала дожидаться прихода с работы моей сестры. Она пришла, увидела коробку на столе, пожала плечами и пошла переодеваться.
– Марина, посмотри, какие конфеты я купила, – сказала я. – Помнишь, я рассказывала тебе о них?
– Это те, что кучу денег стоят? – услышала я доносящийся из ее спальни какой-то утробный голос, из чего сделала вывод, что она стягивает с себя через голову юбку или блузку.
– Ну да…
– Я сейчас приду, – буркнула она и заявилась на кухню в халате. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.
– Я понимаю, конечно, – завела она старую пластинку, – что тебе крупно повезло, что ты устроилась в Кропоткинский лицей, где платят огромные деньжищи, хотя ты, как филолог, ничуть не лучше меня, если не хуже… И вместо того, чтобы учить детей литературе и русскому языку, ты гуляешь с ними по парку, слоняешься по музеям, кормишь их пиццей… Но это твой метод воспитания, мы с тобой уже это обсуждали. Дешевый популизм. Ладно. Ты хочешь таким образом завоевать любовь своих учеников. Но вот так бездумно и легкомысленно взять и отвалить три тысячи за небольшую коробку конфет!.. Тебе что, русских конфет не хватает? Бабаевские там и другие. Вкуснейшие конфеты!