Тени в темных углах. 3ачарованное озеро
Шрифт:
И дело, как ни удивительно, пошло. Возможно, благодаря придуманной хитроумным печатником системе: полтора месяца Канг не разгибаясь трудился за столом, а потом две недели потреблял крепкие напитки в любом желаемом количестве. Таким манером он за десять прошедших лет насочинял сорок книжек, и все хорошо продались. Уже через три года Канг стал обладателем трехэтажного особняка с садом (где и обитал по сию пору), но трудился по той же системе. Что любопытно, за него в тот же год вышла замуж та самая заневестившаяся бывшая Школярка (Балле сказал по этому поводу: «Три вещи непостижимы: пути звезд, бег морских волн и женская душа»).
Надо отдать ему должное, говорил Балле: освободившись от жесткой опеки печатника, Стайвен Канг все остальные годы строго соблюдал прежнее расписание – полтора месяца упоенно писал, две недели заливал в утробу все, что крепче фруктовой воды. Его читатели и читательницы с придыханием рассказывали
Балле рассказал: один из таких «приказчиков» и раздобыл в северной глухомани королевства известную только там легенду о Черной Карете, что разъезжает ночами без лошадей по проселочным дорогам и приманивает неосторожных, которых потом никто и никогда больше не видел. Однако студиозус добавил: надо отдать Кангу должное, все привезенное он не переписывает, а расцвечивает изысками собственного воображения (приходящего, есть такие слухи, как раз во время очередного загула). Так обстояло, помимо прочего, и с голой книжкой «Бродячая карета» – Канг перенес действие в столицу, карету без лошадей сделал этаким оборотнем, каждую ночь менявшим облик от облезлой извозчичьей до роскошной дворянской. Так она и разъезжала по безлюдным улицам, при виде подходящей добычи заранее останавливалась и призывно распахивала дверцу. Припозднившийся путник туда заглядывал – кто из чистого любопытства, кто из желания найти там что-то ценное. И всякий раз исчезал, так что и косточек не находили. Самое занятное: эта история потом стала натуральной городской легендой, так что иные отчаянные мальчуганы (как и Тарик с друзьями три года назад) поздней ночью, украдкой выбравшись из дома с колотящимся сердцем, бродили по улицам потемнее, надеясь встретить Бродячую Карету – и, высмотрев ее загодя, вовремя убежать. Иные даже уверяли, что это им удалось, но доказательств не было никаких…
Одним словом, благодаря болтливости Балле Тарик знал о Стайвене Канге, пожалуй, больше, чем все остальные читатели, вместе взятые. А потому появилась нешуточная надежда, что знаменитый сочинитель может рассказать что-то интересное о женщинах, способных оборачиваться дикими зверями, – почерпнутое не из собственной головы, а из раздобытого «приказчиками» (нельзя исключать, говорил Балле, что иные истории – не плод воображения обитателей захолустья, а в самом деле однажды произошли в глухомани). Вот она на средней полочке – «Моя прелестная зверюга» пера Канга, купленная три года назад. Разве что зверем там оборачивалась не старуха наподобие бабушки Тамаж, а молодая красивущая трактирщица из затерявшегося в западных чащобах городка, и не лесной пантАеркой скидывалась, а лесной тигрой. И разоблачил ее приехавший в те места раскрывать череду загадочных убийств любимый герой Канга – молодой сыщик. Имя у него всякий раз было другое, иногда он служил в Сыскной Страже, иногда в Тайной, но всегда был молодым симпотным острословцем и храбрецом. Иногда все кончалось счастливо, иногда грустно, как в «Моей прелестной зверюге». Поначалу, приехав в эти места, сыщик закрутил с трактирщицей пылкую любовь (Стайвен Канг был мастером любовных сцен, каковые описывал смачно и подробно, но гораздо красивее, чем в растрепках), но потом стал подозревать, что лесная тигра – это она и есть, отчего разрывался меж служебным долгом и чувствами. Конец был печальным и душещипательным: сыщик подстерег лесную тигру на поляне и выпалил в нее серебряной пулей из верного пистолета Громобоя (это ему деревенский знаткой старичок посоветовал так поступить с оборотным зверем, коего обычные пули не берут), а когда тигра умерла, на ее месте лежала обнаженная прелестная трактирщица с пулей в груди. И молодой сыщик уехал из тех мест с разбитым сердцем и опаленной душой…
Так что у Тарика зажглась нешуточная надежда узнать у Стайвена Канга побольше об оборотнях. И эта серебряная пуля – по иным рассказам, безотказное средство против нечистой
Между прочим, сегодня у Канга (если только заведенные порядки остались прежними) как раз то, что у почитателей именуется День открытых дверей, так что нужно рискнуть и попробовать. Урочное время еще не скоро, ближе к вечеру, утренние хлопоты на огороде много времени не займут, каникулярный день свободен…
Впервые в его жизни (стоит признать, не такой уж долгой) нечто непонятное и, очень похоже, злобное обосновалось вопреки голым книжкам не в отдаленной глуши, а совсем рядом, по соседству, за невысоким штакетником, меньше всего напоминавшим могучую крепостную стену. Однако Тарик не чувствовал в душе ни страха, ни даже тревоги – как ни странно, наоборот, ощущалось нечто похожее на щекочущий азарт приключения. Ни малейшего зла загадочная пантерка причинить ему не смогла – значит, силенок не хватило. Если бабушка Тамаж только и умеет, что оборачиваться лесной пантеркой, большого вреда от нее не будет – уж понятно, чего она боится. Ну а то, что ей удалось как-то отвести глаза грузалям в порту и остаться невидимой вместе со своим загадочным собеседником (сообщником, ага!), тоже не пугает – Тарик-то ее распрекрасно видел…
Из книжек Стайвена Канга да и других сочинителей следует: оборотня можно убить только серебром – и то же самое говорят иные деревенские легенды. Отсюда насущный вопрос: то, что Тарик отхватил ухо пантерке кинжалом с серебряной насечкой, – простое совпадение или нет? Далеко не все Канг выдумывает, многое берет из жизни – если правда, что легенды глухих мест что-то из жизни заимствуют…
Может, и странно, может, и смешно, но Тарика в первую очередь занимало другое: коли уж старуха несомненно преисполнилась к нему враждебности, то вряд ли будет соблюдать старые порядки, заведенные дядюшкой Пайолем. А значит, судьба орешника и старой мельницы насквозь туманна. Без орехов еще можно прожить, а вот старую мельницу, их давнее обиталище, будет не на шутку жаль…
Задумки предстоящих действий уже окончательно оформились в то, что военные люди называют «планом кампании». Да и время завтрака подходило, опаздывать не полагалось, и он пошел в кухню.
Сидя за столом, быстро определил, что взгляды папани и мамани порой по-вчерашнему сцепляются, но уже как бы затухающе, что ли. Ну да, Дастер и Делла провели веселую и бурную ночь, и вряд ли им стала помехой гроза с молниями и громом – Тарик бы пренебрег любыми громами и молниями, окажись ночью с ним рядом… Но не стоит пестовать сладкие мечтания, еще ничего не решено.
Маманя покончила с завтраком первая и сказала: она сегодня затевает большую стирку, пойдет замочит белье, а посуду вымоет потом – Нури с утреца будет занята в огороде. Когда она ушла, папаня посмотрел на Тарика словно бы с затаенным лукавством и, шумно прихлебывая чай, сказал:
– Ну, Тарик, радуйся: через неделю поедем-таки в Кудрявую Межу и пробудем там дня два. Вчера на лавку прислал письмо земан. Телята нагуляли мясца, можно их торговать. Того ротозея-пастушонка как следует отходили розгами и к скотине больше не подпускают, так что можешь радоваться…
С напускным безразличием Тарик сказал:
– А чего ради особенно так радоваться, папаня? Нет, я всякий раз рад в деревню поехать, но чтоб так уж от радости прыгать…
Папаня оглянулся на приотворенную кухонную дверь и немного понизил голос. В глазах у него играла та же лукавинка:
– А дочка земана? Как бишь ее? Сдается мне, у вас очень даже слаживалось…
– Да с чего вы взяли, папаня? – пожал плечами Тарик с видом полнейшей невинности.
– Притворяйся больше! – фыркнул папаня. – Хоть я и был тогда в растрепе чувств из-за нежданного телячьего падежа, однако ж сразу заметил, едва мы с земаном в дом вошли: пока нас не было, вы там время зря не теряли. Ну, положим, девчонка имела вид самый невиннейший – ну да юбчонки этому с ранних лет учены. А вот ты, сынуля, был малость встрепанный и словно бы недовольный. Мы, мужики, никогда не умеем так искусненько чувства прятать… Вольничали, а? Да ладно, и так все ясно, чего там. Ладно, говорится же, что сын не дочка, в подоле не принесет… Так что скоро свидишься со своей зазнобой, и будет у вас аж два денька. А насчет осторожности в этих делах, чтобы не вышло тяжеленья, я тебе совсем недавно растолковывал, когда стало ясно, что ты уже кой к чему годный… Или не рад? Девчонка симпотная, хоть, чует мое сердце, егоза еще та – ну так у незамужних это даже и достоинство… Тебе к ней, ежели рассудить, не свататься. И парень смолоду погулять должен. Но только смотри, – поторопился он добавить. – Скажу тебе как большому: я в молодые годы изрядно погулял, а потом нашел такую, что двадцать годов от нее гулять не тянет… – Он снова посмотрел на кухонную дверь, на сей раз с некоторой мечтательностью. – Веришь?