Тенор (не) моей мечты

Тур Тереза

После этого на выразительные взгляды квартетовцев можно было не обращать внимания. Особенно на один, зеленый и яростный. Я ответила своим, веселым. Глаза в глаза. «Что, Лева? Только тебе можно чморить Артура? Это твоя должностная обязанность и эстетическое, почти эротическое удовольствие?»

С наслаждением осознать, что он отвел глаза, но не успеть сполна насладиться этой победой, потому что Лева технично спихнул с табуретки у рояля концертмейстера. Короткий взгляд Левы на Ивана и Сергея. Вступление — буквально одним аккордом…

—

Утомленное… — начал Лева.

— Солнце… — откликнулись тенор и бас.

Все-таки в многоголосье они входят — просто сказка.

— Нежно с морем прощалооось…

— В этот час ты призналась, что нет любви… — раздалось у меня за спиной бархатное и чувственное. И чуть насмешливое, что ударило по нервам не хуже электрического тока.

Кивок Льва. И… Иван делает шаг — мягкий, стелющийся (ох, не зря их гоняли все это время хореографы с Бонни во главе). Сергей скользит к нему. И… пошли… Танго…

Лева сливается в страсти с роялем, парни — в экстазе друг с другом. А как Ваня на руки Сергею падать умеет! И растяжка — просто прелесть, оказывается. А этот резкий, точно в такт поворот головы Сергея. Оооо. А говорят, он танцевать не умеет и двигается как медведь. Бессовестно врут! Бонни протягивает руку Розе. Она, смеясь, тянется к нему. Рывок — больше обозначенный, чем резкий. И они начинают кружить. Тут нет объятий. Лишь легкое прикосновение — и тут же полшага назад. Глаза в глаза. Забыв… не то, чтоб про нас. Вообще — про всю вселенную и ее окрестности.

— Миледи?

Артур по-прежнему стоит у меня за спиной. Я, словно заколдованная, оборачиваюсь к нему. И… пропадаю.

Он с легким поклоном протягивает мне руку. Все-таки он — магическое существо. Я вкладываю свою — пальцы у меня подрагивают.

Рояль вдруг переходит на Пьяцоллу. Наши с Артуром вздохи сливаются…

Танго. Пожалуй, это именно то, что нам надо. Как там принято говорить? Разбитых сердец? Затаскано, но верно.

Он ведет, а я каждый такт помню о том, что он — человек, который сделал мне больно, которому сегодня отплатила я. Наконец-то. Но… Я приникаю к нему, оплетаю то руками, то ногами. Вдруг вспоминаю… все вспоминаю. И отстраняюсь. Поворот… и снова его руки, которые не отпускают, его тело, что умеет дарить мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Такое же, как музыка…

Мы смотрим друг другу в глаза.

Что он может прочитать в моих? Не знаю. Главное, чтобы не сожаление. Потому что я ни о чем не жалею. Ни о чем, сказала! Его же взгляд… просто непроницаем. Потому что в нем — ночь и тьма.

Говорят, месть — это блюдо, которое едят холодным. Но от этого оно не перестает быть горьким.

Лева вдруг замирает посредине ноты. И мы вместе с ним, как будто у нас разом закончился запас батарейки.

Останавливаются, с тревогой глядя на Артура, Сергей и Иван. Как все же бывшему повезло с друзьями.

Смеясь, отстраняются Роза и Бонни.

Я вдруг ловлю на себе взгляд Милены. Полный недоумения и ненависти. Оказывается, и она

здесь. Ей-то что? До всего, что здесь происходит? До всего, что я разрушила сама?

— Господа музыканты! — раздается голос Бонни. — Это все прекрасно, но мюзикл сам себя не поставит. Работаем. Арчи?

Бывший отводить от меня глаза, несколько раз моргает, словно просыпается.

— Что с музыкой, Арчи.

Я мысленно издаю стон. Разве не хватит дурацких споров? Ни к чему хорошему они не приведут.

Но Артур идет. Как победитель. Как звезда. Спокойно и уверенно. Как в замедленном кино вижу, как поднимается со своего места Лева, как Иван протягивает телефон с включенным метрономом. Репетировали они эту сцену что ли.

Дверь в зал хлопает так, что мы все подпрыгиваем.

— Да вашу ж мать, парни! Вы что творите!!! Аня, привет.

А голос-то какой! Голос. Перекрывает весь зал. Сразу слышно школу!

— Привет, Миша, — отвечаю я растерянно директору одной из концертных площадок, тоже, кстати, нашему однокурснику.

— Лева. Парни. Я вас урою.

— Да что случилось? — Сергей растерянно оглядывает остальных. Те явно не понимают тоже. У Левы, однако, есть какие-то проблески сознания, но он не хочет в них верить и только мотает головой.

Миша смотрит на нас всех. Матом. Потом выдыхает. Усаживается на последний ряд — это получается у него изумительно. Жаль, что не выступает, а посвятил себя деньгам и организаторскому таланту.

— Скажите-ка мне, птицы певчие. Какое сегодня число?

И звучит теперь он нежно-нежно. Как серебряный колокольчик.

Лева хватается за голову.

— И вам это число ни о чем не говорит? Ни о каком концерте, на который распроданы все билеты?

Артур торжественно изображает похоронный марш, Иван вступает нежными переливами, а Сергей — как ему и полагается, басом.

— Придурки, — резюмирует Миша. — Придурки, которые еще и трубку не берут.

Лева задумывается. И с вариациями от танго присоединяется к похоронному маршу.

— Идите, пойте, ур-роды! — раздается бессмертное.

И квартет исчезает. Как его тут, на репетиции мюзикла, и не было. Одна я остаюсь, как дура, со своими двумя серебряными долларами, и устало смотрю на Бонни Джеральда. А тот, проводив взглядом квартет, оборачивается ко мне.

— М-да, — произносит он с иронической печалью, в точности как это сказал бы кардинал Ришелье. — Настоящие мушкетеры, спаси нас Пресвятая дева от них.

Глава двадцать третья

Пасмурно в Гаскони,

Зо окошком дождь.

Песню напевает

Под Боярским лошдь

(С) poltergeist

Артур