Теорема (из записок частного детектива Александра К.)

Капьяр Александр

Я уже совсем было собрался подвергнуть монгольский сувенир должной обработке, когда меня взяли люди из госбезопасности. Дубленку прихватили в качестве вещдока.

Чекисты склоняли меня к чистосердечному признанию, но сами не могли определиться насчет состава преступления: шпионаж в пользу Монголии был интересной, свежей версией, но слишком экзотичной даже для них, а контрабанда дубленок – как-то мелковато.

В управлении меня продержали несколько дней, и держали бы дольше, но моль от дубленки, покоившейся в помещении для вещдоков,

презирая решетки, разлетелась по коридорам. Насколько я понял, это не понравилось начальству; во всяком случае, до меня доносился чей-то грозный голос, распекавший подчиненных за то, что те развели в служебных помещениях антисанитарию.

Меня с дубленкой выставили вон, пригрозив, что в другой раз я так легко не отделаюсь.

И вот этот другой раз наступил.

Я старался не раздражать моих собеседников, но все-таки должен был спросить, в чем, собственно, дело. Мне сказали, что дело ясное: с помощью сотрудника закрытого научного учреждения я организовал похищение секретных документов. Осталось узнать, кому и как я должен был их передать.

Я, как мог, изобразил удивление, и объяснил, что сотрудник научного учреждения обратился ко мне, частному сыщику, с просьбой проследить за его девушкой, которую он подозревал в симпатиях к другому коллеге.

– Александр, вы нас удивляете, – сказали мне бойцы невидимого фронта. – Ничего умнее не могли придумать? Это уж совсем убогая туфта.

Я был согласен, что это убогая туфта, но никакой другой туфты предложить им не мог.

Один из двоих чекистов был постарше и, видимо, в более высоком звании. Сказав коллеге: «Ладно, тут все понятно. Работай», – он вышел.

И младший коллега приступил к работе.

Метод у него был, на первый взгляд, очень простой. Он без конца повторял одно и то же: «Когда и кем вы были завербованы?», «Кто еще входил в состав группы?», «Каким образом вы собирались переправить секретные документы в иностранный центр?», – и так далее, всего десяток вопросов.

Идея была не в том, чтобы подловить меня с помощью какого-то неожиданного, хитрого захода, а в том, чтобы, долбя в одну точку, в конце концов пробить мою психологическую защиту.

Я реагировал предсказуемо, говорил: «Товарищи, это какое-то недоразумение!», «Какая иностранная разведка, о чем вы?», «Ну, какой я агент? Я всего лишь частный сыщик!».

Потом я возмущался, грозил пожаловаться в высокие инстанции, восклицал риторически: «Интересно, как посмотрит на это Европейский суд по правам человека!», и тому подобное.

А следователь все долбил свое. Хотя вопросы были одни и те же, записать их на магнитофон и прокручивать запись не получилось бы. Тут все дело было в какой-то особой интонации, с какой они задавались. Вопросы падали кирпичами в мозг и в душу, отмахнуться от них было невозможно. Молодой следователь дело свое знал, перспективный был товарищ.

В психологии различают пять

стадий принятия неизбежного. Четвертая стадия – депрессия. Дойдя до нее, я замолчал, уставился в какую-то точку на стене и отключился от происходящего. Вернее сказать, хотел отключиться, но не получилось. Вопросы следователя продолжали звучать у меня в голове, как удары колокола.

Я не знал, сколько прошло времени, как потом выяснилось – целый день, с утра до вечера. Я дошел до пятой стадии, когда согласие с неизбежным видится самым разумным и даже по-своему оптимистическим выходом.

Я уже открыл рот, чтобы во всем признаться, когда распахнулась дверь и показался старший офицер. Жестом он вызвал коллегу в коридор. Хотя дверь они прикрыли, я слышал их разговор, который они даже не старались приглушить.

– Давай, заканчивай это, – сказал старший подчиненному.

– Как заканчивать? Он уже потек, скоро все подпишет.

– Заканчивай. Я не могу тут всю ночь торчать. Кстати, из института звонили – документы нашлись. А бедолага этот нам сейчас без надобности: в этом квартале палка у нас уже есть. Не волнуйся, в следующий раз мы его оприходуем, никуда не денется.

– Что мне написать в отчете?

– А что он там говорил? Следил за неверной бабой? Так и напиши.

– Но он же врал!

– Конечно, врал! А вот моя жена не врет. Если я еще раз не приду домой ночевать, она меня выгонит.

Так закончилась, едва начавшись, моя карьера иностранного агента.

Соломон говорил: «Все проходит». Нужно было зарабатывать, я погрузился в другие дела и постепенно забыл об этой истории, но, как оказалось, кое-кто не забыл.

Через полгода дверь моего офиса распахнулась и явилась целая группа: математик и его ужасная женщина с младенцем на руках.

Они рассказали, что получили большой грант и взяли ипотеку, так что ребенка из роддома привезли уже в собственную квартиру.

– Вы настоящий ангел нашей семьи, – сказала женщина.

Она пополнела и похорошела, теперь всякий мог увидеть в ней то, что когда-то разглядел математик.

Он протянул мне конверт:

– Примите с нашей великой благодарностью.

Я заглянул в конверт.

– Здесь в три раза больше, чем нужно!

– Но ведь и нас теперь трое.

Они все, включая малыша, улыбались.

Я спорить не стал. В конце концов, они математики, в числах они разбираются лучше.

Когда они ушли, Елена Ивановна сказала с убеждением:

– Все-таки, Александр, вам нужно жениться.

– Я подумаю, – откликнулся я, созерцая свою любимую репродукцию «Золотой осени» Левитана.

notes

Примечания

1

Не выйдет, милая. Не в мою смену. (англ.)