Теорема сводных
Шрифт:
— Теодор сейчас в тяжелом, но стабильном состоянии, — твердо заверил он, а я почувствовала, как колет под ребрами иголками. — С ним все будет хорошо. У него молодой организм, и он выберется.
— Почему его прооперировали? — спросила я заплаканным голосом. — Что с ним на самом деле?
— Ну, не считая того, что у него сильное сотрясение мозга, которое могло бы стать исходным, не будь на нем защитного шлема… При осмотре мы нашли колотую рану, достаточно глубокую. Скорее всего, Теодор в момент падения обо что-то уперся на разбитом мотоцикле. А от силы
Я начала тихо хныкать. Наверняка врачам каждый день приходится видеть такое. Я даже не представляю, насколько они хладнокровны в этот момент. Насколько умело приглушают человеческие чувства, лишь бы профессионально донести информацию до родственников. Насколько они искусные психологи…
— После того как подпишите документы, вы можете все ехать домой. К Теодору можно будет попасть завтра, если его состояние стабилизируется.
В рекреации повисла тяжелая тишина. Вольфганг тяжело вздохнул, Ганс сел рядом с нами, а мама, продолжая стоять чуть поодаль, прижимая ладонь ко рту.
— Я пойду подпишу документы, как его отец.
— Хорошо, — заверил врач и, попрощавшись с нами, повел Вольфганга куда-то.
В этот момент я увидела, как мама стала падать в обморок. Но Ганс, быстро спохватившись, успел подхватить ее. Мария-Луиза сразу же вскочила с дивана и помогла Гансу усадить маму на второй двухместный диван. Шмыгнув носом, я вскочила на поиски медсестры. Выбежав в коридор, я оглянулась по сторонам и увидела идущую медсестру.
— Медсестра! — воскликнула я, и девушка обратила на меня внимание. — Тут человеку плохо!
Девушка перешла на бег трусцой и, быстро забежав в рекреацию, увидела без сознания маму.
— Она упала в обморок, — сообщила я сквозь слезы. Девушка сказала, чтобы мы обмахивали ее, а сейчас подойдет. Я не знаю, сколько секунд не было медсестры, но мне казалось, что это целая вечность. Мне чудилось, что мир вокруг меня рушится. Рушится всё, что мне так дорого...
Всё виделось мне, как в замедленной съемке. Действия. Возгласы. Крики... Всё это казалось каким-то нереальным... Ненастоящим...
Медсестра быстро прибежала и принесла на ватке нашатырь. Мама быстро пришла в себя. Ганс и Мария-Луиза отошли ближе ко мне, а мне ничего не оставалось, как обнять себя руками. Голова сильно болела, а сердце разрывалось на куски.
— Вам лучше?
— Да, — ответила мама, поднимаясь с дивана. — Лучше. Спасибо.
— У вас, по всей видимости, упало давление, — предположила медсестра, — нужно его проверить.
Медсестра быстро померила маме давление.
— Вроде бы в норме... — отозвалась она.
— Просто сложный день... И тут так душно... — Мама взялась кончиками пальцев за кофту и начала проветривать тело отрывистыми движениями.
— Пойдемте выйдем на свежий воздух? — предложила Мария-Луиза, и мама согласилась.
Мы с Гансом стояли неподвижно и смотрели, как мама, опираясь на Марию-Луизу, медленно шла ко мне.
— Я останусь здесь, —
— Хорошо, — мягко ответила она. И они вместе с подругой удалились прочь. Медсестра пошла дальше по своим делам, а мы остались наедине с Гансом. Я уселась на диван, пока парень расхаживал из стороны в сторону. Складывалось впечатление, что нам обоим неуютно оставаться наедине. У меня в голове возникает столько вопросов без ответов, что молчание кажется совершенно невыносимым.
— Почему ты спас Тео? — спрашиваю я, зная, сколько они друг друга ненавидят.
— Странный вопрос, — говорит Ганс, кидая на меня грустный взгляд.
— Ты же ему всегда желал смерти, — тихо произношу я, шмыгая носом.
— Это было всегда не со зла.
Ганс медленным шагом подходит ко мне и садится рядом. Он облокачивается на колени, сложив руки в замок.
— Я не мог оставить его там посреди шоссе, лежащим и умирающим. Я не такая скотина, как ты думаешь...
— Почему вы с Тео перестали дружить?
Ганс нервно сглотнул. По всей видимости, эта тема была для него очень больной.
— Мы вместе дружили. Была моя сестра, он и я, и все эти ребята. Я всегда был полным идиотом, над которым можно было издеваться вечно.
Ганс тихо выдохнул из себя. Было заметно, что ворошить прошлое для него совершенно не услада.
— На последнем классе старшей школы меня перевели в другую из-за неуспеваемости. Мы часто виделись одной компанией, но Теодор начал дружить с Финном. Они жили не так далеко, как мы с ним, да и увлечения у них были более схожие, чем у нас с ним. Тогда я принял для себя решение — стать лучше, чтобы меня не считали полным дебилом.
Ганс делает паузу, словно подбирает правильные слова.
— За тот год я сильно изменился, стараясь как можно меньше бывать в компании. Но была одна девушка, к которой меня влекло. И она больше клала глаз на Теодора. Тео всегда был лучшим во всем: одежде, воспитании, шутках и даже учебе. У него было всё то, чего не было у меня, — прошептал Ганс на последнем слове. — Звучит сентиментально, не так ли?
— Вовсе нет, — ответила я ему как можно тверже. — И что было дальше?
— Я захотел заполучить эту девушку. Гормоны играли, я плохо соображал, что делаю, ставя отношения выше, чем наша дружба, — я поплатился. Конечно, девочка в конечном итоге обратила на меня взор, но Теодор решил отомстить. Ему удалось увести у меня ту, которую я любил всем сердцем. А потом...
Ганс поворачивается ко мне и заглядывает в мои заплаканные глаза.
— А потом ты, наверное, знаешь. Мы перестали общаться. Я выпросил у родителей квартиру, зарекаясь, что буду работать. Ну так и есть, я работаю по вечерам, чтобы оплачивать ее, но так же я влился в дурную компанию, от которой едва ли смог отделаться.
— Почему тебя считают задирой района? — спрашиваю у него, хотя слышу, что мой голос дрожит.
— Всё из-за той компании... Я не хочу о ней говорить, но скажу лишь одно: она слишком плохая, чтобы ей гордиться.