Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2
Шрифт:
Маркофьев просил меня ей на первых порах подсобить. Но дурында в помощи не нуждалась. Не зная, чем меня занять и как от меня отделаться, предложила:
— Возьми на себя проблемы искусства. Этот бросовый участок все равно никого не колышет…
Я начал выпускать театральную и литературные страницы. Здорово выручал меня завхоз, писавший статьи о Лермонтове и Фете.
Остальные сотрудники в основном перелагали так называемые ТАССовки.
Так продолжаться не могло! Тираж газеты оставлял желать лучшего. Добиться его увеличения — в таких условиях — было немыслимо!
Я советовал пригласить нескольких известных авторов. "Золотых
Мои предложения были встречены маркофьевской невесткой без энтузиазма. А Маркофьев, к которому я пошел проталкивать свою инициативу, меня высмеял:
— Какое отношение имеют журналисты к газетам, радио, ТВ? Зачем они вообще нужны? Они — малые и никчемные винтики огромной полезной машины, наемные шестеренки большого комбината, зарабатывающего средства. Их функция — заполнять пустоты вокруг рекламных объявлений, которые приносят доход. А что приносят журналисты? Кроме неприятностей и хлопот?
Он заявил:
— Ты может, думаешь, что газеты и ТВ существуют, чтобы развлекать или информировать? Некоторые дураки действительно так полагают. На самом деле эти исчадия созданы для того, чтобы их владельцы могли заколачивать бабки и хорошо жить…
В результате ведущие должности в газете занимали подружки или просто знакомые огненноволосой бестии. Политическим отделом, например, ведал ее собственный сын (и, соответственно, внук Маркофьева) — мальчишка-студент (из автодорожного техникума) с пушком на верхней губе, имевший весьма смутное представление о верстке, правке и придумывании заголовков. Сексуальную рубрику вела соседка Маркофьева-младшенького по подъезду, многодетная мать, преданная своему мужу и помыслить не смевшая об измене. С утра она начинала обход служебных кабинетов, где выспрашивала сотрудников женского и мужского пола об их ночных приключениях, выклянчивала рассказы об эротическом опыте их знакомых и знакомых знакомых, выведывала, о чем этим искушенным и прожженным циникам было бы интересно в ее интерпретации почитать. Над ней гоготали и заворачивали такие просьбы, от которых она густо краснела…
— А это как? — спрашивала она. — А это куда?
Поскольку она занималась параллельно и распределением канцелярских принадлежностей, можно представить, какой глубины исследования выходили из-под ее пера.
Стиль отношений между коллегами в этой редакции тоже царил своеобразный: за глаза все друг друга поливали и поносили на чем свет стоит, распространяли грязные слухи, а при встрече мило улыбались и расточали приятности. Припереть жалящих исподтишка обидчиков к стене было невозможно: произнесенное заочно никто не подтверждал, все только передавали из уст в уста и шепотом: "этот такой-то", "тот спит с женой такого-то", "а это вообще бездарность и холуй". Те, кому доводилось такое о себе ненароком узнать и у кого не выдерживали нервы, начинали орать, выяснять отношения, пытались-таки докопаться — кто и что о них сказал? Это были пропащие люди. Их вопли пронзали воздух, не достигая цели. Их требования гасила мягкая податливость несопротивления.
Любая разумная инициатива встречалась в штыки.
— А вот об этом не надо… О том, что Дальний Восток заселен китайцами. А русские у них в батраках. Не надо нервировать население. Граница же по-прежнему охраняется русскими…
Для наращивания тиража были предприняты другие шаги.
Сперва на редакцию совершили налет чернорубашечники. Сапогами они истоптали фотографию Маркофьева-основоположника, сорванную со стены в кабинете заведующего отделом городского хозяйства.
— Убирайтесь вместе со своим поганым листком в Италию, а лучше в Израиль! — кричали они.
Еще через неделю в газету ворвались хасиды с лозунгами: "Нет пропаганде антисемитизма в вонючей маркофьевской многотиражке!"
Наконец, на три дня все мы были взяты в заложники мусульманскими экстремистами. Они требовали, чтобы Маркофьев передал им свой личный самолет для полета на отдых в Турцию, где нет таких гадких газет, как та, а редакции которой они сейчас находятся, варят плов и жарят фазанов; ваххабиты совершали намаз и твердили: им противно ее читать и даже заворачивать в нее селедку, поскольку она несправедливо критикует власти, все делающие ради восстановления мира в Чечне.
На Красной площади состоялась совместная сидячая забастовка диссидентов и шахтеров, которые стучали касками о брусчатку и требовали закрытия органа, преследующего инакомыслящих и не уважающего людей тяжелого физического труда, а также женщин легкого поведения. Демонстранты в один голос требовали ликвидации акционерного общества "Маркофьев-инвест-пресс" и психиатрического освидетельствования прислужников капитала. Колонны физкультурников выражали негодование развязным языком, на котором пишутся спортивные репортажи. Естественным воспринималось и обращение группы выдающихся ученых к министерству печати — с просьбой как можно скорей закрыть постыдный еженедельник.
Смущало то, что всех налетчиков и демонстрантов угощали пивом "Молодеческое".
— А как ты хочешь, — потирал руки Маркофьев. — Старые связи не ржавеют… Помнишь, как мы приехали к ним в ангар накануне выборов. Тогда все они меня кинули… А теперь одумались и навязывают услуги. Я не отказываюсь…
Слухи о погромах и несгибаемой линии газеты будоражили умы и воображение все прирастающих числом подписчиков. Дела еженедельника настолько улучшались, что было признано целесообразным превратить его в каждодневную десятиполоску.
Интервью, которое я взял у Маркофьева для первого ежедневного номера, вызвало среди читателей подлинный фурор.
Мне позвонил и всегда не вовремя объявлявшийся заморыш. Он был потрясен прочитанным. И спросил (не ведая, что автор публикации — я):
— Ты читал, что в этой публикации написано? Что все продается и покупается… Что все коррумпировано… И никому верить нельзя… Что поступления наркотиков могут пресечь и искоренить, но не хотят…
Для бедняги это было открытием.
Я не стал погружать его в тонкости газетного ремесла. Тем более, он бы все равно не понял.
Я и сам многого уже не понимал.
Ко мне пришел маркофьевский внучок (поначалу определенный родителями, как я уже говорил, в редакцию на должность политического обозревателя и ведавший всем разделом государства и права, но плохо владевший элементарной грамотой и переброшенный впоследствии на работу в бухгалтерию); теперь он принес и положил передо мной идеальной чистоты компьютерный текст.