Теория семейных систем Мюррея Боуэна. Основные понятия, методы и клиническая практика
Шрифт:
и уделял больше внимания работе с биологами, этологами и другими учеными, чем с психологами и социологами. Это отнюдь не означает, что какая-то область знаний имеет преимущество перед другой, но я старался избежать использования теоретических понятий, которые шли бы в разрез в представлением о человеке как биологически-инстинктивном животном. Довольно трудно объяснить это понятие людям, которые являются специалистами в той или иной области естественных наук, но при этом используют различные подходы к изучению человека.
По-настоящему я начал серьезно размышлять о социальном неблагополучии и общественном регрессе в 1955 г. В то время казалось, что общество стало более нестабильным, более эгоистичным, более инфантильным, более безответственным и более неуправляемыми, чем в прошлые годы. Как можно было убедиться в том, что это действительно так? Существовало мнение, что средства массовой информации фокусировались только на негативных процессах, происходящих в обществе, не замечая ничего позитивного. Всегда находятся те, кто описывает ситуацию как «хуже не бывает», а также те, кто предсказывает наступление судного дня буквально на следующей неделе. Я перечитывал документы столетней давности и был несказанно удивлен, что они довольно точно описывали теперешнюю социальную и политическую ситуацию. При этом большинство обнародованных фактов указывало на наличие регрессивных общественных процессов. Огромное количество трудов было написано о расцвете и падении Римской Империи, а также об увядании, которое предшествовало ее краху. Существует предположение, что каждая культура проходит достаточно типичный исторический путь, завершающийся угасанием и исчезновением. Библия содержит упоминания и о порочных, греховных временах, и о хороших, праведных периодах человеческой
Проблема состоит в нахождении той точки отсчета, относительно которой можно было бы судить о наличии или отсутствии общественного регресса. Например, можно собрать статистические данные об увеличении количества разводов или росте преступности, но какие выводы можно сделать из этого материала? Клиническая работа с семьями служит доказательством того, что тревога и связанные с ней симптомы могут сопровождать перемены, которые свидетельствуют о прогрессе. Как можно узнать, чем отличаются социальные симптомы, которые сопутствуют прогрессу, от тех, которые сопровождают регресс? Я думаю, что здесь вполне применимы те же методы, которые я использовал при построении «шкалы дифференциации Я». Необходимо иметь достаточно точный критерий для оценки уровня функционирования людей, для сравнения людей друг с другом и для оценки перемен, происходящих с течением времени. Шкала дифференциации Я, разработанная еще в 1960-е годы, использовалась на протяжении достаточно длительного времени и прошла проверку на большом количестве людей, а потому ее можно считать вполне точным методом для тех исследователей, которые имеют опыт работы с этими переменными.
Для того чтобы найти механизм, запускающий общественную регрессию, было выдвинуто, а затем отвергнуто несколько гипотез, пока я не нашел свидетельство возрастания социальной тревоги во время одного из самых безопасных периодов человеческой истории. Человеку удалось преодолеть многие из тех опасностей, которые угрожали его существованию в предыдущие века. Продолжительность его жизни увеличилась благодаря развитию медицины, доступные ему технологии быстро развивались, он стал значительно лучше контролировать вредоносные факторы окружающей среды. Большая часть населения земли стала жить в большем достатке и с большей уверенностью в завтрашнем дне, чем когда-либо прежде. Из-за недостатка места мы сейчас не сможем рассмотреть и проанализировать разные гипотезы и их модификации. В 1960-е годы было невозможно обойти тему вьетнамской войны. Многие видели в ней главную причину социальной напряженности, но существовало немало доказательств того, что симптом напряженности существовал в обществе еще в довоенное время. В конце 1960-х была выдвинута гипотеза, которая не только продержалась несколько лет, но и подкреплялась все новыми доказательствами и результатами исследований. Гипотеза состояла в следующем: растущее беспокойство людей – это следствие демографического взрыва. Все земли, пригодные для жизни, уже освоены, природные запасы, необходимые для поддержания жизни, и месторождения полезных ископаемых истощены. Отсюда возрастающая уверенность, что «космический корабль Земля» не сможет поддержать человеческую жизнь на том уровне, к которому человечество уже привыкло. Человек – это «территориальное животное», которое реагирует на ограниченность пространства так же инстинктивно, как и низшие формы жизни. Он придумывает для себя другие причины, чтобы объяснить свое поведение, свойственное в равной мере и примитивным животным. Человек всегда использует «уход из толпы» как способ снижения тревоги и стабилизации своего состояния. Ограниченность своего мира он ощущает благодаря скоростям, которые предоставляют современные средства связи, телевидение, а также возможности невероятно быстрого передвижения в пространстве. Когда животные ограничены замкнутым пространством, а число их возрастает, они проверяют устойчивость границ, а затем увеличивают свою мобильность, двигаются взад-вперед по всей территории и в конце концов начинают жить плотно и скученно [15] , вместо того чтобы распространиться более равномерно по всей имеющейся территории. Человек за последние 25 лет стал более мобильным, все больше людей переезжает на новое местожительство, и при этом все больший процент всего народонаселения селится в огромных мегаполисах.
15
Это понятие используется в работах Джона Кэлхоуна, который изучал большие популяции крыс, живущих в ограниченном пространстве. В этих условиях крысы собирались в плотные группы, хотя пищи и воды хватало всем. – Прим. науч. ред.
Еще одно теоретическое положение было важно для меня на этом начальном этапе моих раздумий; оно касается другой предсказуемой человеческой особенности. Обладая логическим мышлением и знаниями, человек мог бы уже десятилетия назад понять, что находится в состоянии конфликта с окружающей его средой. Его эмоциональная реактивность и его причинно-следственное мышление оказались неспособны дать ему те реальные «знания», которые были ему вполне доступны. Приемами причинноследственного мышления он овладел тогда, когда впервые стал искать причинное объяснение устройства окружающего мира и своего места в этом мире. Мы можем проследить стиль мышления человека в предыдущие века и с удивлением обнаружим целый спектр злых сил, которые он обвинял в своих несчастьях, и благожелательных сил, которые он приписывал свои удачи. Именно наука дала человеку возможность выйти за пределы причинно-следственного мышления. Впервые он использовал системный подход в астрономии – области, абсолютно удаленной от его обыденной жизни. Потом он научился системно мыслить в физике, затем – в естественных науках. Не так давно человек усвоил идею, что системное мышление применимо и к его собственному эмоциональному функционированию. Но на эмоциональном поле даже самый дисциплинированный системный мыслитель возвращается к причинно-следственному мышлению и к тому, что поведение построено в большей степени на эмоциональной реакции, а не на рассудочном мышлении.
Этот феномен играет важную роль в тех действиях, посредством которых человек пытается решить проблемы в социальной сфере. Есть основания полагать, что политико-законотворческая деятельность в большей степени подчинена эмоциональной реактивности, чем логическому мышлению, и что большое количество законодательных инициатив – это «пластыри», которые лишь облегчают симптом, но не лечат само заболевание. Эмоциональную реактивность общества в отношении социальных проблем можно сравнить с медленным созреванием эмоционального разрыва в семье. Когда появляется первый симптом, семья или игнорирует его, или прикладывает усилия для того, чтобы его смягчить, считая при этом, что проблема уже решена. Далее жизнь идет прежним, привычным курсом, пока не появится другой, уже более серьезный симптом, за которым последует столь же неуклюжие попытки добиться облегчения. Этот процесс будет повторяться вплоть до разрушительного финала, который, с точки зрения участников, окажется весьма неожиданным.
Сравнение схем поведения в семье и обществе
Более конкретная клиническая часть этого исследования включает сравнение тех способов, посредством которых «разрешающие» родители справляются с правонарушениями и поведенческими проблемами своих детей-подростков и посредством которых с этими же проблемами справляется общество. Это та эмоциональная проблема, в отношении которой терапевт и представитель общества занимают заинтересованные, но существенно различные позиции. Это одна из наиболее распространенных проблем нашего времени. Основное внимание в исследовании обращено на выявление того, что именно родители и общество думают по поводу этой проблемы, как действуют и реагируют (или не действуют и не реагируют), когда сталкиваются с нею непосредственно. Кроме того, анализируются симптомы подростка.
Правонарушения и трудности поведения – это не новые проблемы. Они всегда существовали в определенном проценте семей и хорошо известны клиницистам и социальным работникам. В последние десятилетия отмечается значительное увеличение частоты возникновения этих проблем. Со стороны клинической практики их прирост еще более впечатляющий. Частично он обеспечивается за счет молодых людей, чья напряженность раньше выражалась скорее во внутренних проблемах, чем в поведении. Клинически установлен тот факт, что необязательные и «разрешающие» родители в ситуациях, которые требуют родительского контроля, автоматически переходят на уровень авторитарной жестокости, которая эквивалентна неуверенной позволительности другой стороны. В последние десятилетия общество подчеркивает значительно большую необходимость понимания детей, чем раньше, когда существовали установки на почитание и подчинение со стороны детей. Авторитарная жестокость и вседозволенность – это разные выражения одного и того же уровня незрелости. Проведенное исследование позволяет предположить, что изменяющиеся общественные отношения создают среду, которая благоприятствует возникновению поведенческих проблем, которые раньше не давали о себе знать. Перефразируя, можно сказать, что регресс увеличивает вероятность появления человеческих проблем.
Ниже приводятся характеристики сверх меры потакающих родителей, которые я считаю особенно важными. Большинство родителей уверены, что хотят самого лучшего для своих детей. С раннего детства мать вкладывает всю себя в своего ребенка. Это определено базовым уровнем дифференциации матери, достигнутым в ее родительской семье, уровнем тревожности матери во время беременности и на протяжении первых лет жизни ее ребенка и той степенью, с которой ее тревожность реализуется в заботе о ребенке. Степень и интенсивность материнской тревоги не одинаковы в отношении к каждому из ее детей. Обычно есть разница в отношении к девочкам и мальчикам; часто мать выделяет одного из детей и относится к нему иначе, чем к другим. Материнские мысли, беспокойства и чувства воплощаются в том, что называется «уделять внимание» ребенку, на что ребенок реагирует, отдавая ей в ответ то же «количество» своей души. Это прямо противоположно тому, как ведет себя мать с более высоким уровнем дифференцированности. Она отдает себя настолько, насколько это необходимо именно этому ребенку; ее забота о нем продиктована не материнской тревогой, а потребностями ребенка. Материнская самоотдача программирует у ребенка такую «потребность в любви», которая будет проявляться в его будущих отношениях. Этот объем потребности в любви обычно остается постоянным на протяжении всей жизни. Степень взаимной «отдачи и получения» в ранних детско-родительских отношениях служит первым индикатором будущего уровня «дифференциации Я» ребенка. Родительско-детские отношения могут оставаться в достаточно спокойном равновесии вплоть до юношеского возраста, когда скованный семейными привязанностями ребенок попытается оторваться от родителей и вступает в интенсивные отношения со сверстниками. Люди выбирают самых близких друзей из тех, у кого «потребность в любви» выражена в той же степени, что и у них самих. В общении со сверстниками обычно формируются группы, образующие сеть частично перекрывающихся кружков «ближайших друзей». Эти компании подростков различаются по своему групповому уровню дифференциации. Чем ниже уровень дифференциации группы, тем больше выражен ее протест против семьи и властных структур. Они ощущают себя достаточно «крутыми», чтобы противостоять и семье, и обществу. На этом уровне дифференциации противостояние означает следующее: шокировать других своей речью и поведением и игнорировать правила, принятые в обществе. В отношениях с родителями молодежь совершает поступки прежде всего под влиянием тревоги; она требует для себя прав и свобод, а также материальных доказательств своей взрослости. Сначала родители противостоят молодежи, но без твердой уверенности в своей правоте. Эмоционально они даже частично покупаются на аргументы своих подросших детей и уступают их требованиям, чтобы снизить напряжение, надеясь таким образом решить проблему. Это открывает дорогу новым, более серьезным требованиям и угрозам и может продолжаться до того момента, пока родители не исчерпают свои возможности по удовлетворению материальных запросов, а вызывающее поведение детей не перерастет в социальную проблему. Такие подростки – мастера в распознавании слабостей своих родителей и общества, а также в предъявлении своих прав в «борьбе за свободу». На этом уровне дифференциации понятие ответственности теряется и родителями, и детьми.
Изучение методов, посредством которых общество пытается справиться с поведенческими проблемами, явно подталкивает к тому, чтобы расширить наши знания о роли семьи в социальной системе. В последние 20 лет позиция большинства общественных деятелей и должностных лиц, которых общество уполномочило заниматься проблемами молодежи, становится все более и более либеральной. Это относится как к местным чиновникам, так и к чиновникам более высокого уровня, вплоть до национального. Фактически голосующий сегмент общества находится в позиции озабоченного подростка, который перегружен тревогой и требует прав, а официальные лица – в позиции неуверенного родителя, который уступает, чтобы смягчить тревогу. Официальные лица – это учителя, директора школ и колледжей, советники – все те, кто имеет отношение к закону и силовым структурам, включая полицию, суды и т. д. Прессинг со стороны общества в первую очередь направлен на тех, кто не уверен в себе и наиболее уязвим для этого давления. Затем оно распространяется и на других. Среди тех, кто находился на государственной службе в течение полных 20 лет, были люди, которые изменяли свои решения под давлением общества. Такие служащие, как учителя и полицейские, готовы измениться в ответ на более либеральную политику директора или начальника. Вновь избранные ответственные лица более склонны к разрешительной политике, чем уходящие в отставку. Есть и такие, кто лучше дифференцирован, и те, кто все еще поддерживает разумный уровень самодетерминации и кто по-прежнему старается функционировать в обществе, хотя это скорее исключение, чем правило. Эти выводы – результат моих собственных наблюдений за деятельностью официальных лиц в моей округе, многолетнего отслеживания процессов национального уровня на основе информации из газет, журналов и книг, накопления материалов по отдельным решениям и случаям, по которым имелось достаточно информации, чтобы сделать вывод о поведении главных действующих лиц. Был накоплен богатый опыт работы с семьями, чтобы определить характеристики различных уровней шкалы. Операциональные установки общества по важным спорным вопросам сравнивались с известными функциональными уровнями семей. За последние 25 лет оцененный по моей шкале средний уровень функционирования общества снизился на 10 пунктов. Сравнение было-сделано на материале тех вопросов, которые влияют на регрессию в семьях и в малых социальных группах. Оно не включало тех изменений, которые могли бы быть напрямую связаны с текущими прогрессивными переменами в обществе. Кривая регрессии имела свои локальные подъемы и спады, но в общей ее динамике с конца 40-х до 60-х годов происходило медленное падение; более явный спуск – с 1960 до 1964, резкое падение – с 1964 до 1969, а потом до 1972 г. мы наблюдаем постепенный подъем. Затем кривая становится настолько переменчивой, что невозможно определить ее направление. Когда кривую нанесли на диаграмму, подсчитанный уровень регрессии оказался весьма неожиданным. Принимая во внимание тот факт, что большинство популяции укладывалось на шкале в 50-процентный интервал, регрессия составила около 20 % в процентных пунктах.