Теория заговора
Шрифт:
Верх-Исетский завод по праву называют ветераном уральской промышленности, предприятием славных традиций. Свыше трёх тысяч тонн проката сверх задания выдал коллектив предприятия с начала года…
— Короче, — нарушил оцепенение лейтенант Гуськов. — Хватит дураком прикидываться, двигаемся в сторону отделения. Стрелец, слышишь меня?!
Я только головой качнул, продолжая размышлять.
— Быстренько-быстренько! — начал распаляться он. — На выход, я сказал! У тебя
— Отстань, Гуськов, — отрезал я. — Не хватало мне приказы воображаемых существ исполнять. Сгинь, видение юности. Химера многословная.
— Ну ты напросился! — взорвался он. — Это я тебе точно так не оставлю!
Лицо его сделалось красным, а глаза из орбит полезли.
— Я тебя предупреждаю, Стрелец! Шутки кончились! Ты задержан!
Я хмуро и раздражённо глянул и шагнул в его сторону.
— Стоять! — нервно воскликнул он отскакивая. — Стоять! Я предупреждаю! Я стрелять буду!
Рука его легла на кобуру, прицепленную к поясу, и пальцы начали остервенело дёргать застёжку.
— Заело что ли? — усмехнулся я.
— Ты у меня щас посмеёшься!
В этот момент в комнату ворвалась крепкая баба. Она влетела, как огненный вихрь, с грозным видом оттолкнула Гуськова в сторону и кинулась прямо ко мне.
— Вот ты где! Не соврал значит Данилка пастух. Ну всё, студент! Кранты тебе! Я с тебя живого точно не слезу!
3. На деревню дедушке
Эту бабу я помнил. Такое, как говорится, не забывается. Гавриловна, конечно… человек-тайфун. Надо же…
— Ну, — улыбнулся я, — добро пожаловать на вечер моей памяти. Как вчера всё было.
Вата начала рассыпаться, и на меня нахлынули воспоминания. А неплохая штуковина… Ну, та, что враги человеческие мне кололи.
— Гавриловна! — воскликнул председатель. — Оставь парня в покое! Глянь, у него вся спина в крови и полголовы нет, его в медпункт надо.
— А я сейчас и вторую половину оторву! — рявкнула она. — Но сначала яйца!
— Он под арестом! — вступился за свою добычу участковый, но Гавриловна на него даже не взглянула.
— Доставай хозяйство! — напирала она на меня. — Рвать буду! Вот этими руками!
Она сунула мне практически в нос свои натруженные изработанные кряжистые ручищи, огромные, как богатырские дубины.
— Рвать-то зачем? — засмеялся я.
— Ты чё ржёшь, жеребец городской? Ты чё ржёшь? Я тебе сейчас поржу, я тебе поржу, я тебе…
— Так, ну-ка немедленно прекратить балаган! — вскричал рассерженный неуважительным отношением участковый. — Стрелец, на выход, а ты Гавриловна… ты того… в сторону отойди.
— А ты стрельни в меня, — с вызовом бросила она. — Ну? Чё? Боишься, что не попадёшь из огурца?
—
— Из такого, немазанного и сухого! Из того, что ты как закусь с собой таскаешь. Вон, шары красные, залил с самого утра! Представитель власти, мать твою за ногу! Думаешь, никто не знает, что у тебя огурец в кобуре, как в том фильме?
— Ты… ты… ты доиграешься! Увидишь, какой там огурец! Сейчас вместе со Стрельцом в камеру посажу.
— В какую? — громко захохотала она. — Не смеши меня! Алкаш!
— Нет, это прям «Солярис» какой-то, — помотал я головой и поморщился от боли.
— Короче, студент, ты тут умными словечками не жонглируй. Ты Галку мою спортил?
— Кто сказал? — чуть приподнял я брови.
В кабинет зашёл пожилой сухонький дядечка, похожий на бухгалтера, в очках, замотанных синей изолентой. Он встал в сторонке и начал вникать в происходящее, поочерёдно и крайне внимательно разглядывая всех участников собрания.
— Чего, Пётр Петрович? — спросил председатель.
— Мне подписать, но я не тороплюсь, вы продолжайте, товарищи, делайте своё дело.
— Какая разница, кто сказал! — горячилась Гавриловна. — Спортил или нет, отвечай! Только правду, смотри! Не дай тебе Господь соврать!
— Так у Галки и спроси, — пожал я плечами.
— Нет, поглядите на него, товарищи дорогие! — всплеснула она руками. — Как петушка своего из клетки выпускать, так это мы пожалуйста, а как ответ держать, так за девку прячемся? Это что же делается такое, люди добрые?
— Тебе кто сказал про меня с Галкой? Мурадян? Ну, так с ним и разбирайся, я за его слова отвечать не буду.
— У меня разговор простой, спортил девку — женись, паскудник!
— Антонина Гавриловна, приди в разум! — покачал я головой. — Ты чего творишь? Бегаешь по селу и на дочь свою честную клевещешь? Ну, мать! С такой матерью и Мурадяна не надо никакого.
Она, обалдев, открыла рот и смотрела на меня выпученными глазами. Остальные тоже. Немая сцена, практически. Пятьдесят-то лет назад я не нашёлся, что ей ответить и бегал от неё до конца работ. Глупый был, неопытный. Заступился на танцах за девушку, а там и закрутилось. Её, конечно, в джип никто не запихивал, но и без джипа ситуация аховая была.
— Ты чё несёшь, студент! — наконец, вымолвила она.
— Антонина Гавриловна, погодите, — раздался женский голос.
В комнате было уже прилично народу, привлечённого шумом баталий.
— Тут дело такое, тут ещё разобраться надо, — серьёзно заявила девушка в очках и косынке.
Тоненькая, пацанка совсем, пигалица, но боевая. Тяжёлые волосы подвязаны платочком, простая белая блуза, юбочка до колен колокольчиком, туфельки на невысоком каблучке. Просто образцовая комсомолка с агитплаката.