Теория заговора
Шрифт:
— Клавдия Захаровна, я таких котлет вкусных в жизни не ел, — заявил я поварихе, выглянувшей из окна раздачи. — Выдайте, пожалуйста, раненому герою ополчения наградную порцию, а лучше две. Больше суток маковой росинки во рту не было.
Голод голодом, но мне действительно было вкусно. В котлете натуральное мясо, а в пюре чистое сливочное масло. А помидоры… М-м-м… Помидоры в обычной деревенской столовке были куда лучше, чем даже пресловутые «бакинские» из будущего, а уж про супермаркеты и говорить
— Вот, учитесь дети, как нужно к моей еде относиться, — засмеялась толстая повариха Клавдия Захаровна, ставя передо мной тарелку с добавочной котлетой. — А то слова доброго от них не дождёшься. Кушай касатик, больше нет сегодня, но завтра тебе отдельно нажарю полную сковородку.
— Нет, вы только гляньте на него, — смеялись ребята. — На работу не ездит, а жрёт за двоих! Кто бы мне кочан раскроил, ради такого дела?
Не обращая внимания на шутки, я взял тарелку и прихватил кусочек белого хлеба со стола, над которым висело предупреждение: «Хлеба к обеду в меру бери! Хлеб — драгоценность, им не сори!»
А может, дело не только в еде, а в том, что молодое тело чувствует вкус гораздо острее и ярче? В этой идее что-то было…
В принципе, даже хорошо, что добавка была небольшой — набитый до отвала живот только мешал бы. Я вернулся вместе со всеми в казарму и начал готовиться к походу в клуб. Поскольку возвращение к реальностям двадцать первого века пока откладывалось, нужно было постараться не ударить в грязь лицом перед веком двадцатым.
Кстати, и перед комсомолкой Люсей, если она придёт. Так что я планировал быть во всеоружии.
— Гришка, старик, ты чего такой неугомонный? — Ромка скептически покачал головой. — Тебе же постельный режим прописали, какой клуб, к лешему? Мало тебе приключений на тыльную сторону организма?
— Приключений много не бывает, — усмехнулся я, — и режим мне никакой не прописывали, кстати. Так что будем танцевать. Я — медленные, а ты можешь и быстрые, под Распутина, например. А вот завтра… завтра…
Я сделал многозначительную паузу и поднял вверх указательный палец.
— Чего завтра-то?
— Завтра вечером пойдёшь со мной в медпункт. Должен же меня проводить кто-нибудь? Мне Алевтина сменит повязку, а тебя я принесу ей в жертву в качестве оплаты её милосердия. Если захочешь, конечно. Как тебе такой план?
— Посмотрим.
Конечно, посмотрим. Если будем всё ещё здесь.
— Только без специальных резино-технических изделий, особенно получивших известность под номером два, не советую.
— Так где ж я их возьму, в деревне-то?
— У Каткова спроси, он приторговывает втихаря. Фарцовщик он.
Ромка засмеялся, покачал головой и легко хлопнул меня по плечу.
На танцы
— Ты чего лыбишься? — подозрительно спросил Роман.
— Эх, Ромка, Ромка… — с улыбкой вздохнул я. — Хорошо жить на свете…
— А? — нахмурился он.
— … молодым…
— Не били ли тебя по голове в последнее время? Впрочем, не отвечай, это риторический вопрос.
Я весело подмигнул. Что бы он понимал в эмоциях путешественников во времени.
Когда мы пришли в клуб, народу было уже много, но танцы ещё не начались. Действительность оживших воспоминаний всё больше и больше поглощала меня, и мысли всё реже и неохотнее возвращались к недавним московским событиям.
Здесь, в этой старо-новой реальности хватало своих событий, и я даже ощущал азарт, стараясь не думать, что всё это, вообще-то, может оказаться проявлением старческого маразма. Остаться бы здесь, да чтобы всё с начала. Вот бы я порадовался.
Парни и девчонки пребывали в состоянии предвкушения, ожидая ежевечернего праздника и очередного вращения колеса фортуны, а правильнее сказать, флирта — посмотрит или не посмотрит, пригласит или нет, согласится или откажет и ещё огромное множество подобных предположений. Как ромашка, в общем — любит, не любит.
Пахло духами и дешёвым табаком. Звукотехник и диск-жокей, а по совместительству молодой заведующий клубом вместе с инженером радиоточки возились на небольшой низкой сцене, заканчивая подключение аппаратуры. Медленно мигали три цветных софита. Всё было, как тогда и сердце учащённо билось.
В этом же зале проводили и киносеансы, и лекции и собрания, а когда устраивались танцы или дискотеки, вошедшие в этом сезоне в моду, стулья выносились на склад.
Приподнято-наэлектризованное состояние масс передалось и мне, и я вышел на улицу.
У крыльца стояли парни, курили, травили байки и в меру похабные анекдоты. Тайком, отвернувшись, некоторые из них прикладывались к горлышку портвейна «Золотая осень», называемому в народе Зосей Осиповной.
Барышни сбивались в небольшие стайки чуть поодаль, шептались, поглядывали на парней и хихикали. Студенты и студентки чувствовали себя спокойно, местные тоже, но кучковались, как правило со своими. Атмосфера была обычно если и не дружественной, то нейтральной, небольшие инциденты не в счёт.