Теория «жизненного пространства»

Хаусхофер Карл

Высшую меру выражения политической силы мы находим, напротив, у охотников и скотоводов, представляющих во многих отношениях противоположность земледельцам. В особенности это можно сказать о пастушеских народах, у которых к подвижности присоединяется способность к массовым действиям и к дисциплине. Здесь именно деятельно проявляется то, что не позволяет земледельцу развивать свои силы, – недостаток оседлости, подвижность, упражнение энергии, мужество и искусство владеть оружием. Окидывая взглядом нашу землю, мы видим в действительности, что самые крепкие организации так называемых полукультурных народов вызваны к жизни сочетанием этих элементов. Исключительно земледельческий народ, китайцы, находятся под властью манджуров, персы повинуются

туркестанским властителям, египтяне подчинялись и теперь подчиняются гиксам, арабам и туркам, т. е. кочевым народам.

Во внутренней Африке кочевые вагумы являются основателями и охранителями самых крепких государств Уганды и Уньоро, а в поясе государств Судана, тянущемся от моря до моря, каждое из них основано выходцами из степей и пустынь; в Мексике утонченный земледельческий народ толтеков находился в подчинении у грубых ацтеков. В истории пограничной полосы между степью и земледельческой страной это правило могло бы быть подтверждено еще большим количеством примеров. Мы видим здесь закон истории. Менее плодородные плоскогорья и прилегающие к ним полосы не потому способствовали повсюду развитию высшей культуры и образованию культурных государств, что они обладали более прохладным климатом и этим поощряли земледелие, а потому, что здесь соединялась завоевательная и охранительная сила номадов с устойчивой работой скучивавшихся в культурных оазисах, но не имевших способности к образованию государств земледельцев. Играли ли при этом озера известную роль, в качестве пунктов притяжения и кристаллизации подобных государств, является интересным, но второстепенным вопросом.

По отношению к местным благоприятствующим и задерживающим условиям культуры путем влияния свойств климата мы можем видеть большие области одинаковых климатических условий, культурные области, располагающиеся вокруг земного шара в виде пояса. Их можно назвать культурными зонами.

Согласно историческому опыту, насколько он до сих пор оправдывался в человечестве, настоящей культурной зоной является умеренный пояс. В этом нас убеждает не какая-либо одна группа фактов. Этому поясу принадлежало самое важное, органически связанное, непрерывно продолжающееся историческое развитие трех последних тысячелетий. Сердце древней истории не случайно билось в этом поясе у Средиземного моря, как мы убеждаемся из того, что историческое развитие продолжало совершаться в умеренном поясе и после распространения исторического круга по всей Европе, даже после насаждения европейской культуры в новых мирах, открывшихся в Америке, Африке и Австралии.

Правда, в эту громадную ткань вплетается бесконечное множество нитей; но все, что создают народы, в конце концов, основывается на деятельности отдельных лиц. Поэтому, несомненно, наиболее богатые последствия получались здесь от скученности как можно большого числа возможно способных индивидуумов в умеренном поясе и от совмещения отдельных культурных областей в одном культурном поясе. Сношения, обмен, умножение и закрепление элементов культурной сокровищницы находили именно там самые благоприятные условия, или, другими словами, сохранение и распространение культуры здесь могло происходить на самой обширной географической основе.

* * *

Древние полукультуры, остатки которых мы встречаем в тропических странах, принадлежат такой эпохе, когда культурная работа не предъявляла усиленных требований отдельным лицам, но когда, именно по этой причине, цвет культуры был более преходящим. Изучение географического распространения старых и новых культур, по-видимому, указывает, что вместе с ростом культурных задач культурный пояс стягивался к областям проявления наибольшей способности к деятельности в умеренных климатах.

Это соображение весьма важно для первобытной истории человеческого рода и для истории его распространения, а также для истолкования остатков культуры в тропических странах. С другим видом культурного

упадка знакомят нас примеры поглощения высших в культурном отношении народов низшими, которые обладают преимуществом лучшего приспособления к тяжелым жизненным условиям. Презираемые скрелинги поглотили норманнов в Гренландии. И разве каждой группе европейцев, проникавших в арктические ледяные пустыни, во время своего пребывания в этих печальных местностях не приходилось привыкать к нравам эскимосов и изучать искусства и ремесла арктических народов, чтобы иметь возможность выдержать борьбу с силами природы полярного пояса? Точно так же и колонизация на тропической и полярной почве во многом является приближением к потребностям иноземцев. Колонизаторская сила португальцев в Африке и русских в Азии заключается именно в том, что это им удается лучше, чем их соперникам.

Замкнутая и законченная культура даже при несовершенных средствах оказывается в эстетическом и этическом отношении явлением высшего порядка, чем в том случае, когда она разлагается в состоянии прогресса и роста. Поэтому так безотрадны первые последствия соприкосновения высшей культуры с низшей, т. к. носителями высшей бывают отбросы культурного мира, а низшая страдает от переполнения узкого круга, в котором все завершено и удовлетворено. Достаточно вспомнить о первых поселениях китоловов и беглых матросов на богатых искусством и преданиями островах Новой Зеландии и Гавайских и о действии, которое производили первые питейные дома на этих островах.

Относительно Северной Америки Скулькрафт первый указал в ней быстрый упадок туземной промышленной деятельности вследствие ввоза белыми более целесообразных орудий, посуды, платья и пр. Европейская торговля легко снабжала всем, что до тех пор приходилось добывать продолжительной тяжелой работой и притом в несовершенном виде, поэтому деятельность туземцев ослабевала не только на том поприще, где она всего более могла выразиться, но и повсюду: она теряла чувство необходимости, доверия к себе, а с течением времени исчезало и самое умение.

Мы знаем теперь, что то же самое происходит в Полинезии, в Африке и у жалких эскимосов. Для Африки можно считать ясно выраженным правилом: берега там всегда – область разложения, за ними – более высокая культура, а еще высшая – в нетронутой еще, внутренней части материка. Даже столь самостоятельное японское искусство пошло назад вследствие знакомства с нижестоящими в художественном отношении европейскими образцами.

Язык

«Дарования человека, его обстоятельства и история таковы, что язык повсюду и без исключения сделался его достоянием. Так же, как язык свойствен всем людям, он является и преимуществом человечества; только человек обладает языком» (Гердер). «Степени этого обладания имеют между собой [ряд] существенных различий. Каждый народ может изучить язык каждого другого народа. Мы ежедневно видим примеры полного овладения чуждыми языками. И в этом отношении культурные народы вовсе не стоят, безусловно, выше диких. Многие более высоко стоящие ваганды говорят на языке Кисуагели, а некоторые по-арабски. Многие ваньямвезии также научились этому языку. В торговых местах западного берега Африки немало негров, знающих два или даже три языка; а в школах для индейцев в Канаде миссионеры всего более удивляются легкому изучению английского и французского языков индейской молодежью.

Орудие речи, звуки и сопровождающие их жесты весьма сходны между собою на всем земном шаре, и даже по внутреннему строению распущенность общественного порядка, наступившая в той же области и по той же причине. Так как виновниками той и другой перемены являются полинезийцы, то нельзя отрицать тесную связь, существующую в данном случае; сюда надо присоединить поразительно неравномерное распространение людоедства, проявляющееся лишь местами и существовавшее уже ранее противодействующих ему христианских и магометанских влияний.