Теперь с тобою вместе я
Шрифт:
Вера уселась на продавленное сиденье и сладко потянулась.
— Что устала?
— Есть немного, но это ерунда по сравнению с никаёном.
— Знаю, проходила.
А ты понравилась нашему Зурабу, похоже, он тебя оставит, с завтрашнего дня будешь получать на ровне снами, первый раз такое на моём веку, а я уже скоро год работаю в этом кафе.
— Год? А чего ты никуда не поступаешь или другую более престижную работу не поищешь?
— Умная, да?
Я когда приехала в страну, мне было почти семнадцать и пошла в двенадцатый
Для чего я туда пошла, ума не приложу, а всё дорогие родственнички, надо багрут (аттестат), надо багрут…
Тьфу, на них, сих багрутом.
— Багрут это диплом об окончании школы?
— Браво, экзамен сдала, иврит у тебя уже на высочайшем уровне.
— Почему ты всё время надо мной смеёшься, что сама не была оля хадаша (новая репатриантка)?
— Была, была, и не смеюсь я, так подтруниваю слегка, не обижайся, это у меня такой характер.
Тебе восемнадцать?
Мне тоже, только ты вновь прибывшая и в армию тебе не обязательно идти, а меня летом загребут, а пока буду работать у Зураба.
— Наташка, а не боишься?
— Ты об армии что ли?
Глупышка, не боюсь, а стремлюсь туда, я всеми своими помыслами уже в форме и с автоматом.
Если у меня получится, то во время службы выправлю багрут и поступлю на офицерские курсы, а не выйдет, то останусь на сверхсрочку.
— Ой, Натаха, я скоро уже полгода в стране, а ничего толком здесь не знаю, живу словно улитка в раковине.
— Правильно, откуда ты будешь что-то знать, если из дому не выходишь, заведи себе хавера (бойфренда), тусуйся среди молодёжи, в шабат гоняй на танцы-шванцы и жизнь покажется не такой уж и мрачной.
Вера вышла из машины возле своего дома и понуро побрела в свою не уютную комнату, в квартире, где над ней довлела своим авторитетом и несносным властным характером старшая сестра.
Проснулась она от резкого удара двери о стену — это к ней бесцеремонно влетела Люба:
— Ты, что дрыхнуть будешь теперь до обеда, великая работница?!
Фу, вся провоняла табачищем.
Вставай, мы с Лёвой уже уходим, а с тебя пока не сняты определённые обязанности, буди Рустлана и собирай его в детсад.
Вере совсем не хотелось скандалить с сестрой, и она порывисто села на своём диване.
— Люб, а я вчера пятьдесят шекелей заработала, хозяин оценил мою работу и с сегодняшнего дня я начинаю смену на общих условиях, как другие девочки.
— Хозяин работу твою оценил или другие качества, небось уже и за сиськи хватал и переспать предлагал, если не уже…
— Любка, закрой рот, какая ты не сносная, злая, грубая и пошлая…
— Всё сказала, а теперь поднимайся и заткни пасть. Я остаюсь при своём мнении и, возможно, скоро сделаю определённые выводы.
Вера молчала, мысленно споря и порицая сестру, как её тяготило это совместное проживание. Когда она уже вырвется из этого ада постоянных нравоучений и приказов?
— Кстати, вчера вечером звонили твои знакомые по самолёту.
Вся злость, обида и горечь
— Любочка, что они говорили, где они обосновались, может быть оставили мне свой номер телефона?
— Что ты, застрекотала вопросами, как пулемётом — я сказала им, а точнее тому мужику, что теперь ты по вечерам работаешь, днём каждый день в ульпане и тебе совершенно некогда общаться со случайными знакомыми.
Вера резко вскочила с дивана и, шлёпая домашними тапочками, не глядя на сестру, проследовала в ванную.
Та вслед крикнула:
— Экая ты стала пава, с гонором и чересчур обидчивая, кстати, как я поняла, они живут в Ашкелоне.
Глава 6
Вера поняла, что обижаться на сестру бесполезно, нет никакого смысла, она такая и другой уже не будет.
Несколько дней из её головы не выходило, что где-то рядом в соседнем городе живут люди, к встрече с которыми она стремилась всей душой, потому что ей не с кем было поделиться своей печалью, неустроенностью и отсутствием близких по духу друзей.
Вера была занята в кафе не каждый день, потому что хозяин давал возможность подработать и другим девочкам.
В основном официантками нанимались студентки, солдатки и даже ученики старших классов.
Конечно, Веру могли бы вызывать на работу и каждый день, но в первую смену, когда большинство девушек находятся в аудиториях вузов, на военных базах или в школах.
Вера иногда допускала себе первые смены, но редко, потому что она всё-таки хотела завершить обучения иврита в ульпане бэт, а это должно было произойти после Пейсэха (Пасхи), то есть, в конце апреля.
Из всех девушек, работающих в кафе у Зураба, Вера незаметно сошлась с Наташей, именно с той грубой официанткой, которая в первый день её выхода на работу в кафе наставляла новенькую и учила её уму-разуму.
Вера как-то в разговоре поделилась переживаниями с Наташей о своих знакомых в Ашкелоне:
— Знаешь подруга, они у меня не выходят из головы, мне бы только на часик к ним заехать узнать ма нишма (что слышно), послушать несколько новых песен Олега, и я бы успокоилась.
— Верка, нет проблем съездить в Ашкелон, даже моя тарантайка легко одолеет этих двадцать километров, но, как мы с тобой их отыщем, это же не деревня, хотя и сотни тысяч жителей там не наберётся.
— Наташенька, мы бы с тобой поездили по улицам, поспрашивали у людей, ведь этот Олег такая заметная фигура, он же такой великолепный бард…
Наташа разразилась таким смехом, что Вера подумала, не случилось ли с ней чего-нибудь не хорошего.
— Я сейчас в трусики напущу от тебя, он, что Розенбаум или Окуджава?
— Нет, но он очень хороший поэт, ты только послушай, какие он пишет тексты песен.
Девушка достала свой заветный блокнот и прочитала новой подруге, записанные в самолёте тексты песен.