Теплыми руками
Шрифт:
На следующий день на работе у меня все валилось из рук. В обед мне позвонил Коля и радостно сообщил, что из образовавшихся на его участке завалов кирпича уже можно сооружать среднюю по величине рыцарскую крепость.
Я чуть было не подавился бутербродом.
– Подожди, – прервал я своего друга. – Тебе все еще подвозят этот чертов кирпич?
– Почему чертов? – удивился Коля. – Это очень даже хороший кирпич. Кстати, бывший в употреблении я уже не принимаю. Я про это даже на указателе написал.
– Каком указателе?!
– Дорожном, – пояснил Коля. – Я его у поворота на главную дорогу повесил. А то водители по всему полю бегают, меня ищут.
До сегодняшнего дня я никогда не думал, что одним бутербродом можно подавиться дважды.
– Коля, не езди туда больше! – закричал я в телефонную трубку.
– Почему? – более чем искренне удивился мой друг.
– Потому что я тебя очень прошу об этом.
– Да ты что, сдурел что ли? – вдруг возмутился Коля. – Я тебе позвонил, потому что один уже не справляюсь. Ты-то когда приедешь?
Я ничего не ответил своему разгоряченному легкой наживой другу и повесил трубку. Мне нужно было кое-что обдумать.
Через полчаса я снова снял телефонную трубку. Мой разговор с Раей носил малоинформативный характер. Как молодая, только что вышедшая замуж женщина, она решила, что я позвонил ей только затем, что бы еще раз объясниться в любви. Боюсь, что, предупредив ее о том, что я сегодня не приду к ужину, я совсем не улучшил ее настроения.
Предчувствия не обманули меня. Сразу после обеденного перерыва за мной пришли два хмурых субъекта в явно казенном штатском, а еще через пару часов я сидел перед столом следователя и осторожно отвечал на его, а точнее говоря, ее вопросы. Красивая дама в форме капитана милиции в начале нашего разговора была чрезвычайно вежлива. Ее звали Светлана Петровна Шарковская.
Сначала я, конечно же, попытался выяснить причину своего задержания. Следователь улыбнулась и ответила, что я нахожусь в кабинете начальника отдела борьбы с журналистскими преступлениями.
– Нет-нет, вы не ослышались, – довольно мило улыбаясь, продолжила следователь. – Мы расследуем причины появления тех или иных публикаций в прессе. Часто за ними стоят чьи-то корыстные интересы. Нашему руководстве хотелось бы знать, чьи именно.
В ходе допроса быстро выяснилось, что я не профессиональный журналист, а всего лишь любитель. Следователь удовлетворенно кивнула, но не мне, а тем держимордам, которые приволокли меня в ее кабинет. Держиморды сняли пиджаки и подошли поближе.
Допрос продолжался довольно долго. Если мои ответы казались следователю уклончивыми или не ясными, я получал от стоящих сзади здоровяков очередную оплеуху, но не бессистемно, а в зависимости от того, как именно следователь квалифицировала мой ответ. Если я выражал свои мысли уклончиво, меня били справа, когда же я пытался что-то скрыть – слева. Вскоре я понял, что больше всего женщина-следователь не любила уклонистов.
Нельзя сказать, что я безропотно переносил все эти издевательства. Трижды я бросался в контратаку и во время одной из них едва не завладел массивной пепельницей на столе следователя. В конце концов, мое свободолюбие и гражданская гордость произвели на следственные органы должное впечатление. Меня стали называть на "вы" и бить так, что бы не оставлять на теле следов. Что же касается обвинений выдвинутых против меня, то они свелись к трем пунктам: а) распространение заведомо ложных, панических слухов; б) вымогательство у граждан личного и заработанного исключительно честным трудом имущества; в) экономические диверсии против нарождающейся новой демократической власти. Удивительно, но количество оплеух, которые я получил, доказывая свою лояльность российской демократии, значительно превысило количество тех, которые я получил, оправдываясь по двум первым пунктам обвинения. Скорее всего, Светлана Шарковская только вырабатывала свою дальнейшую методику работы с подследственными журналистами. Кстати, это ничем ей не грозило. Журналисты-любители отличаются от профессионалов прежде всего тем, что их можно колошматить без всяких последствий для карьерного роста. А кое-кто из критиков демократии даже утверждает, что подобная смелость даже помогает ему.
В русском языке можно найти много чисто народных синонимов слову голова. Например: чердак, тыква, кочан, купол, черепушка и т.д. Во время допроса я придумал еще
Почему-то во всех фильмах о революционерах-героях их, после белогвардейского допроса, тащили в камеру за руки. Революционеры силились поднять могучие головы и посылали проклятия сатрапам. Увы, но мне, как контр реформатору и экономическому саботажнику, следствие сочло возможным сделать исключение. Конвой помог мне добраться до камеры с помощью конечностей расположенных исключительно ниже пояса. Что касается проклятий, то я их не посылал. Мне было не до кинематографических эффектов.
Спал я очень крепко, примерно так же, как спит в желудке отбивная после долгих мучений на столе хладнокровного и одаренного кулинара. Мне приснился сон: Коля, почему-то одетый в рваную хламиду напоминающую одеяние Иуды, рвался поцеловать меня через тюремную решетку. Мне стало его жаль. По-моему, с талантливого математика можно спрашивать лишь то, что он умеет делать в совершенстве. Мой друг знал лишь сухие цифры и на этот раз глупцом оказался совсем не он. Моя статья затронула интересы слишком многих относительно честных людей. Как я узнал позже, несколько высокопоставленных городских начальников пережили немало неприятных минут, пока наконец-то не выяснилось, что моя статья – всего лишь блеф журналиста-любителя. В общем, те оплеухи, которые я получал на допросе, были только предварительной платой. Основной счет мне собирались предъявить несколько позже.
Глава вторая
в которой рассказывается о том, что даже обладающие сильным характером женщины – слабы, а так же о том, что женские слабости может выдержать не каждый мужчина.
Утром я проснулся от шума в коридоре. Ко мне, используя все свои недюжинные пробивные способности, рвалась та самая женщина-адвокат, которой удалось несколько сократить мой предыдущий пятидневный тюремный срок. Я узнал ее по резкому и властному голосу. Кстати, в прошлый раз адвокат прозрачно намекнула конвоиру в порванном мундире о возможной, но так и не состоявшейся, попытке ее изнасилования лицом, находящимся при выполнении своих служебных обязанностей. Кажется, ее излюбленный прием произвел должный эффект и на этот раз. Дверь в мою камеру женщина открыла ногой.
Первый вопрос разгневанного и запыхавшегося адвоката звучал примерно так: "Били ли вас, а если били, то насколько сильно?"
Я скорбно улыбнулся и уже было собрался пошутить по этому поводу, но, взглянув на лицо адвоката, вдруг онемел от изумления. Во время вчерашней экзекуции меня мучил вопрос: где и когда я мог видеть раньше красивое лицо Светланы Шарковской? Теперь я вспомнил где… Оно было почти точной копией лица моего адвоката.
Когда я инстинктивно попытался прикрыть голову руками, адвокат задрожала от гнева. Она резко повернулась и чуть ли не взашей вытолкала из камеры ласково почесывающего кулак надзирателя.
Целую минуту я и нехотя остывающая от короткой схватки адвокат не без любопытства рассматривали друг друга.
– Дайте, пожалуйста, закурить, – наконец, попросил я.
– Возьмите, – адвокат протянула мне пачку сигарет.
Она тут же и напомнила:
– Вы не ответили на мой вопрос.
Я кивнул и попросил спички.
– Что? – переспросила адвокат.
– Спички, – пояснил я и попытался изобразить с помощью пальцев, как чиркают о коробок спичку. – Мне нужно прикурить.