Теплый ветер с сопок

Зиновьев Виктор Григорьевич

Дора шла ходко. Пустая и легкая, она норовила завалиться на бок, когда в борт била волна. Олег выключил мотор, когда показались Парусные острова. Вскоре поплавки первых метров сети закивали на воде. Он подгреб веслами и стравил сеть еще. Толку от нее, конечно, было мало — рыба стукалась о грубый шпагат и пугалась. Вот у Семена сети капроновые, защитного цвета и легкие как паутинка. Селедка заходила в них до половины и только тогда чувствовала, что запуталась. Но сезонников, подрядившихся для агарзавода щипать водоросли, Семен не считал честными людьми и сетей не давал. И это было очень печально.

Беломорская

селедка гораздо вкуснее тихоокеанской или атлантической. Если ее, вяленую, сдавить пониже жабр и провести пальцами к хвосту, то в ладони окажется сползшая чулком кожа — вот какая она жирная. Жир и нежный вкус придают селедке беломорские водоросли, на которых она пасется. Ее, можно коптить, солить, вялить, мариновать, жарить, варить — она не теряет свой вкус. Государство закупает селедку у частников без ограничения, а значит, даже маленьким шансом нужно пользоваться, чтобы заработать. Заработать — не позорно.

Надеясь на «авось», Олег продолжал выметывать снасть. Осталось бросить метров пять, как вдруг за спиной раздался отчетливый стрекот мотора. Он оглянулся: из-за островка медленно, выплывал карбас зеленого цвета. Рука машинально потянулась к пускачу, и ногой Олег спихнул нераспутанный клубок сетей в море. Краем глаза заметил — за сетью вильнул в пепельную глубину черпак.

Олег бежал не потому, что считал себя браконьером, — не семгу же на нересте брал, а селедку, которую сейчас ловит весь поселок. Существовало еще одно правило: если попался, значит, виноват. Чтобы спасти от конфискации дору, стоило пожертвовать и своим достоинством, и сетью.

Парусные острова состояли из Большого Парусного, с полкилометра в диаметре, и мелких Парусных. Множество отмелей и островков образовали в Долгой губе коридор, показывающий путь к мысу через открытое море. Туда можно было пройти также между архипелагом и берегом. Олег закладывал вокруг Большого Парусного вираж за виражом, но Пичугов не останавливался возле сети и прочно висел на хвосте.

Бензина в баке оставалось на треть: к мысу и обратно, чтобы выполнить задуманное. Еще в прошлом году Олег собственноручно расточил жиклер в моторе, и в мощности ему не было равных на побережье. Но карбас легче баркаса, которому мели мешали развить скорость, и Пичугов с Олегом кружили как привязанные друг к другу.

Вдоль берега идти к мысу мешал Пичугов, бензин кончался. В открытое море при таком ветре легкий карбас не пойдет, сделал вывод Олег и взял на себя руль. Дора, взрывая носом волну, сошла с круга и пошла по коридору в открытое море. Последний раз оглянувшись, Олег увидел, как зеленый карбас застопорил ход в проходе между мелями. Путь обратно был закрыт, Пичугов запер коридор.

Олег прибавил газа и крепче зажал ручку руля локтем. Чем дальше от острова, тем ветер становился сильнее, а волны выше. Их вспененные верхушки наваливались на правый борт, грозя подмять под себя баркас. Чтобы встречать волну носом, он старался идти зигзагом. Это получалось не всегда, так как Олег был не профессиональный рыбак, а токарь, и лайба мало-помалу наполнялась водой. Он машинально думал о баркасе: «лайба». Поморы так ласково называют все механизмы, от которых зависит их жизнь, — лодку с мотором, мотоцикл, дизель на электростанции.

На мотор, если прочистить в нем каждую гайку, можно положиться как на самого себя, когда переберешь в себе каждую мысль. Ты знаешь о его и своей реакции на все неожиданности заранее — отсюда надежность. Надежностью «лайбы» Олег был доволен.

Ватер крепчал, теперь он сек лицо будто снежной крупой. Лодка оседала все ниже, и нельзя было вычерпать воду, потому что черпак утонул. Хотя и он не помог бы: стоит ослабить руль, баркас развернется бортом к волне и… Вартан никогда не увидит доры. Сам он, конечно, выплывет. Олег на всякий случай стащил сапоги и сбросил тяжелую куртку. Он теперь не думал ни о Вартане, ни о заарендованной им доре, ни об Ольге, из-за которой затеял все это, ни о далеком доме — ни о ком, только о себе. Сейчас — о себе, потому что он находился один в море и хотел спастись.

Перед мысом творилась настоящая свистопляска: волны кружились, вскакивали друг на друга, рассыпались, снова сталкивались. Но это вблизи, а издалека они казались неподвижными и застывшими. Олег почувствовал, что слепнет, ветер, словно мокрой тряпкой, по глазам хлестал его клочьями пены. От него требовалось немного: усидеть в лодке и не выпустить руль, разворачивая нос то к волне, то от волны. Мотор исправно стучал, фырчал, бурчал — его прочищенный механизм жил. А вот руля баркас не слушался — стал тяжелым от поднявшейся почти до скамеек воды.

Пока мотор работал, жила надежда: до мыса оставалось немного, а за мысом ожидала тихая бухта. Олег решил не тратить время на повороты, а идти прямо. Была не была, — он везучий.

Баркас уже не вздрагивал от ударов, и волны нетерпеливой стаей навалились на борт, некоторые даже визжали. Босые ноги Олега давно потеряли чувствительность к воде, но он видел: уровень ее поднимается все выше. И все ближе становилась земля. Уж обратно-то он пойдет только вдоль берега, пусть там хоть сто Пичуговых. Нет дураков рисковать жизнью, только бы выбраться.

Мотор заглох, когда дора вошла в бухту. Не прошла и десяти метров тихой воды, как его стук оборвался. Но на это Олегу было уже наплевать: лайба сделала свое главное дело. «Конец», — сказал он, и собственный голос непривычно резанул слух — Олег первый раз говорил сам с собою. На веслах он развернулся и погреб к берегу.

Затопленный баркас еле слышно ткнулся в песок. Олег вычерпал сапогом воду и, не выходя на берег, помочился. Притихшие, чуть заметные волны лизали его подгибающиеся ноги.

Потом Олег достал из резиновой куртки завернутые в полиэтилен спички и разжег костер, чтобы отогреться. Без спичек он бы пропал. Когда портянки и все остальное высохло, он пошел к тому, ради чего здесь оказался. Расчет его был прост — в воскресенье археологи отдыхают, поэтому он и захватил лопату.

Стоянка первобытных состояла из трех куч валунов, расположенных треугольником, и двух выложенных камнями параллельных прямоугольников. Первобытные в удобном месте выбрали стоянку, их бухта — самое безопасное место на побережье, Олег в этом убедился. Он вонзил лопату в центр еще не тронутого археологами прямоугольника, и ему стало интересно — волосатые ли были у первобытных пальцы, которыми они трогали эти камни?