Теранезия
Шрифт:
Проход между рифами они обнаружили прямо по курсу, едва подойдя к острову. Было едва за полдень, но Прабир выпросил целый выходной перед тем, как высадиться на берег. Кончилось тем, что они часа три плавали вдоль рифа с маской и трубкой, фотографируя, но не собирая никаких образцов: лицензия Грант не распространялась на водный мир и по всему было похоже, что влияние мутаций тоже.
Прабира охватило чувство покоя, исходящее от залитой солнцем водной глади — невозможно было не поддаться очарованию буйства цветов коралловых рыбок или чудной анатомии беспозвоночных, цепляющихся за кораллы. Все здесь казалось прекрасным и неземным, ослепительным и недостижимым.
Сидя в молчании на палубе рядом с Грант, с соленой водой, высыхающей на коже, Прабир испытывал чувства покоя, всепонимания и надежды. Прошлое не было намертво поставлено на якорь. То, что сделала эволюция, может быть спроектировано намного лучше. Всегда можно будет взять то, что нужно, только хорошее, освободиться и двинуться вперед.
Джунгли выглядели такими же пышными, как и все, виденные Прабиром ранее, но производили впечатление выродившихся. По крайней, пока это впечатление не изменилось под влиянием подсчета существующих в них видов. Колючих кустарников и гигантских орхидей было, явно, в изобилии, но сейчас в поле зрения не наблюдалось никаких близкородственных растений. Лишь кустарники и орхидеи. Что бы еще не старалась объяснить теория Грант, невозможно перевести часы назад к множеству сохранившихся родов и ожидать, что разнообразие окажется таким же, как в начале. И здесь, куда ни глянь, это узкое место наследственности можно было наблюдать воочию.
Грант позвала его. Она нашла орхидею, сомкнувшуюся вокруг тельца маленькой птички с выступающими на хвосте ярко-синими перьями.
— Лучше бы вы мне это не показывали, — сказал Прабир.
— Кто предупрежден, тот вооружен. Что я действительно хочу знать… — Грант погрузила лезвие ножа между белыми лепестками и вскрыла их.
Разрез вспенился тучей муравьев. Как только она вытащила нож из разреза, вниз свалился кишевший ими скелет птицы.
Она глубоко вздохнула.
— Хорошо. Но неужели это всего лишь приспособляемость?
Она снова надрезала цветок, продлив разрез вниз, до самого стебля, полая сердцевина которого была полна муравьев.
Грант вручила Прабиру камеру, и он снимал все ее действия: в процессе вскрытия ей пришлось пять раз проследовать вдоль стебля, обогнувшего ствол, прежде чем весь муравейник оказался полностью обнажен. В нем оказались камеры, заполненные похожими на пену белыми муравьиными яйцами и раздутая до размеров человеческого пальца королева.
— Ну, и какая от этого польза орхидее? — спросил Прабир.
— Возможно, остатки пищи и выделения — этого может быть вполне достаточно. А может муравьи выделяют какое-то специфическое вещество, чрезвычайно полезное для цветка.
Грант явно воодушевилась, но затем задумчиво добавила:
— Кто-то проведет всю жизнь, выясняя это.
— А почему не вы?
Она пожала плечами.
— Это не для меня — выпрашивать гранты у благотворительных организаций на что-нибудь красивое и бесполезное.
Это прозвучало настолько пораженчески, что Прабиру
— Возможно, через несколько лет ваше мнение изменится, — сказал он. — Когда над вами не будет довлеть финансовый вопрос…
Грант скривилась.
— Только не надо меня опекать — я это ненавижу. Не удивительно, что сестра сбежала от тебя.
Прабир присел на корточки рядом с орхидеей.
— Сначала мимикрия, теперь симбиоз. Эти ваши восстанавливающие гены ферменты и через пятьдесят миллионов лет попадают прямо в яблочко.
— И не надо злорадствовать: тебе это не идет. Я легко признаю, что здесь происходит что-то, чего я не понимаю.
— Я все еще считаю, что ваша основная идея может оказаться верной. Требуются тысячи лет, чтобы развились новые, функциональные гены. И, чтобы они появились в одночасье, нужно как-то обмануть организм — «Вдруг, откуда не возьмись…». Как еще такое можно объяснить?
Грант, казалось, уже готова была согласиться с ним, но затем пожала плечами.
— У меня нет ответа, но я начинаю подозревать, что упустила что-то фундаментальное. Птицы с идеальным камуфляжем, на которых не охотятся хищники. Колючие растения, которыми никто даже не пытается питаться. Попадания и в «молоко» и в яблочко. Но даже попадания в «молоко» как-то уж слишком точны.
Она присела рядом с Прабиром. Муравьи методично сновали туда-сюда вокруг разреза, покрывая его похожим на папье-маше веществом, и происходило это в тысячи раз быстрее, чем растение само смогло бы вырастить новые ткани.
— Тебе бы не хотелось, — сказала она, — иметь возможность расспросить их обо всем? Когда они объединились и занялись этим? Почему в какой-то момент прекратили? Когда снова начали? Что именно мы не понимаем?
Поздним утром на второй день они добрались до мангровых зарослей. Они находились как минимум на километр вглубь острова, но там нашлась узкая долина, протянувшаяся из самого сердца джунглей до берега. Она образовалась, похоже, из русла реки, в которой было слишком мало стоков, чтобы спасти ее от затопления морской водой во время приливов. Когда наступит отлив, деревья обнажатся, лишь внизу прикрывшись слоем соленой жижи, но до этого было еще несколько часов, а пока путь вперед был затоплен.
Грант глянула в густое переплетение кустов и воздушных корней.
— Тут всего пару сотен метров. Мы сможем перебраться без особых проблем.
— А затем подгадать время так, что обратно перейти во время отлива?
— Ага.
Такой вариант показался Прабиру привлекательным: раз уж им в любом случае предстоит сделать это, то лучше сделать это, пока у него еще есть силы.
Он дважды проверил, чтобы все тубы с образцами были плотно запечатаны; часы и планшет и так были водонепроницаемыми. Он не видел особого смысла снимать одежду — как бы он не носил ее, она все равно покроется липкой грязью, а лишняя защита от острых краев корней и колючек отнюдь не помешает.
Грант уже забралась по колено. Прабир следовал за ней утрированной походкой мима из-за того, что ноги застревали в грязи. Вода, где ее можно было увидеть, была мутной и почти непрозрачной из-за ила, и большую часть ее поверхности покрывали водоросли и опавшие листья. Непрерывный запах соли и гниющих растений был таким, что казалось, будто находишься в саду, рядом с кучей компоста, эффекта ради сдобренного морскими водорослями, но все же, не непреодолимым, выворачивающим желудок наизнанку. В лесу, бывало, пахло и похуже.