Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей карьере
Шрифт:
Ричард Б. Стюарт удостоился почетного звания заслуженного профессора психиатрии в Вашингтонском университете (Сиэтл), он возглавляет программу переквалификации на кафедре клинической психологии в Институте последипломного образования Филдинг Градуейт.
СПЕКТР ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ КАТАСТРОФ
Дик Стюарт неплохо подготовился к нашему интервью, не пожалев времени на то, чтобы заблаговременно изложить свои мысли и умозаключения на бумаге. Столь продуманный и созерцательный подход сразу пришелся нам по вкусу, так что, когда Ричард вежливо извинился за обилие заметок и пообещал постараться не превратить нашу беседу в университетскую лекцию, мы заверили его, что даем ему полную свободу действий. По предыдущему опыту общения со Стюартом Джон Карлсон прекрасно
“Пожалуй, здесь важно провести различие между просто неуспешной терапией и терапевтической катастрофой. Я считаю, что это скорее объемные и пространственные понятия, в разговоре о которых неуместно мыслить категориями. Представим, что у нас есть некий спектр, на одном конце которого лежит то, что я называю неоптимальным результатом, а на другом — откровенно вредные и деструктивные последствия. В таком случае любая ошибка специалиста будет находиться где-то посредине между этими двумя крайностями. По моему мнению, неуспешная — это терапия, которая не достигла поставленных целей и не привела к желаемым изменениям поведения. Такое вмешательство вполне может возыметь на клиента благотворный эффект, при этом степень выраженности данного эффекта будет недостаточной и несоразмерной тому, чего теоретически можно было бы добиться при более грамотном и продуманном исполнении. К числу негативных последствий данной категории неудач можно отнести запоздалое наступление изменений, пустую трату времени и денег клиента и риск отбить у человека желание обращаться к психотерапевту в дальнейшем. С другой стороны, терапевтическая катастрофа — это действия специалиста, которые приводят к явному ухудшению морально-психологического состояния клиента. К примеру, в результате допущенной ошибки терапевт может непреднамеренно спровоцировать активизацию латентной патологии из-за перегрузки копинг-навыков клиента. Итогом такой катастрофы обычно становится дезадаптивное поведение, которое не только вредит самому человеку, но подрывает его семейные и социальные связи, в прошлом выступавшие для него ресурсом”, — начал наш собеседник.
Ричард Стюарт решил вспомнить один из случаев провальной терапии, который он изложил в книге Trick or Treatment (Уловка или лечение).
“Случай этого молодого человека — крайне любопытный пример, который наглядно иллюстрирует суть обоих определений. То, с чем с он столкнулся в школе, можно смело назвать комбинацией неуспешной терапии и терапевтической катастрофы. Больше трех лет педагоги не позволяли ему нормально получать образование без сколько-нибудь уважительной на то причины, что привело к совершенно искусственным задержкам в развитии. Кроме того, они умудрились убедить и самого ребенка, и его семью в том, что у него есть патологические проблемы, которые невозможно преодолеть самостоятельно, что оказало крайне разрушительное влияние на его отношения с родителями и бабушкой. Когда я описывал эту историю в книге, я буквально пылал праведным гневом. Пожалуй, отчасти именно благодаря этой истории у меня возникло амбициозное мессианское желание доказать всему миру, что терапия с акцентом на патологию мешает грамотно устанавливать и отслеживать цели в плане изменения поведения и в целом приносит больше вреда, чем пользы”, — вспоминал Ричард.
КТО РЕШАЕТ, ЧТО ХОРОШО, А ЧТО — ПЛОХО
Рассуждения нашего собеседника о целях и ожиданиях подтолкнули нас к мысли о том, а кто же здесь судья. Кто решает, была ли терапия успешной или нет? “Часто клиенты и терапевты руководствуются в этом вопросе совершенно разными критериями, — сказал Стюарт. — Меня до глубины души поражают ситуации, когда клиенты, работу с которыми я, как мне кажется, провалил, начинают рекомендовать меня своим друзьям и родственникам. Я-то считал, что потерпел неудачу, как вдруг моя «неудача» начинает меня рекламировать”.
Мы с пониманием улыбнулись, так как именно это
В качестве примера этого таинственного парадокса Дик решил поделиться своим опытом лечения людей, страдающих ожирением. “Одна из главных проблем, с которыми специалист сталкивается в работе с такими клиентами, заключается в том, что зачастую они приходят в терапию не потому, что хотят похудеть. Точнее, похудеть-то они хотят, а менять свой образ жизни — не очень. В глубине души их вполне устраивает нынешний паттерн поведения, просто они надеются, что одни и те же действия приведут к другому результату. В свое время много лет назад я разработал двухкомпонентную модель лечения ожирения. Мой главный постулат заключается в том, что переедание всегда служит скрытой цели. Ожирение как результат переедания тоже служит некой цели, но эти цели отличаются. Чтобы помочь человеку избавиться от лишнего веса, необходимо решить обе проблемы одновременно в рамках целенаправленного и содержательного процесса работы над собой”, — пояснил Ричард.
Согласно его теории, ожирение в каком-то смысле представляет собой затейливую форму социальной психологической манипуляции. К примеру, по мнению Ричарда, люди с ожирением могут использовать лишний вес как способ оградить себя от нежелательного внимания противоположного пола или как предлог для того, чтобы сидеть сложа руки и не заниматься проблемами в других сферах жизни. Что же касается переедания, то оно, если верить Стюарту, в подавляющем большинстве случаев выступает своеобразным механизмом регуляции настроения.
“Большинство клиентов с ожирением, с которыми я сталкивался в своей практике, преимущественно испытывают одну-единственную эмоцию: голод. Если им грустно, грусть немедленно подменяется чувством голода. Им радостно, и радость тоже мгновенно трансформируется в голод. Тревожно? Голод! Скучно? Голод! Таким образом, моя главная задача как специалиста сводится к тому, чтобы научить человека лучше понимать и различать собственные чувства. Причем я не пытаюсь предложить клиенту альтернативный способ справляться с этими состояниями, а занимаю более активную позицию и подталкиваю человека к тому, чтобы попробовать по-другому вести себя в ситуациях, которые эти проблемные эмоции вызывают”, — продолжал Дик.
“Ко мне часто обращались женщины, которым требуется всего четыре или пять сессий. По сути, им нужно было рассказать кому-то свою историю. Они хотели, чтобы их выслушали. При этом некоторые надеялись, что я смогу посоветовать им волшебные продукты, которые можно было бы есть в любом количестве и при этом худеть, но в большинстве своем они не имели ни малейшего намерения идти на риск и предпринимать реальные действия для того, чтобы справиться со своей проблемой. Если во время сессии я проявлял к ним достаточно понимания и сочувствия, они, как правило, уходили от меня довольными, поскольку получали то, что им нужно: благосклонное отношение, возможность выговориться, принятие и поддержку. Однако положительные эмоции ни на шаг не приближали их к победе над ожирением, они так ничему и не научились”, — рассуждал Ричард.
Этот забавный парадокс заставил нас мысленно улыбнуться. Мы представили себе девушек, рассчитывающих увидеть в кресле напротив кого-то вроде Карла Роджерса, а в итоге получивших Дика Стюарта. В каком-то смысле эту историю можно смело считать демонстрацией поразительной гибкости нашего собеседника, который по настоянию клиента мог переключиться на ориентированный на отношения аффирмативный стиль работы, даже если, по его глубочайшему убеждению, в данном конкретном случае его подопечный нуждается в несколько ином подходе. Ричард смиренно относил подобные ситуации к разряду терапевтических неудач. Как бы сама клиентка ни была довольна общением с ним, если ей при этом не удавалось избавиться от лишнего веса, Стюарт считал это достаточным поводом для того, чтобы констатировать тщетность своих усилий.