Терапия
Шрифт:
— Здесь не курят, если не возражаете, — добавил я.
Он вздохнул, пожал плечами и убрал жестянку в карман анорака. Одет он был как все молодые бродяги из Уэст-Энда: стеганая куртка, синие джинсы, мартинсы плюс грязный бежевый вязаный шарф, свисавший до щиколоток.
— Не против, если я разденусь? — спросил он и скинул анорак, не дожидаясь разрешения. — Здесь несколько теплее, чем я привык
Без анорака, в одном трикотажном свитере, светившемся на локтях, он казался тонким и хрупким.
— Редко здесь бываете, да? — заметил он. — А где вообще живете?
Я сказал.
— Значит, на севере? —
От его любопытства мне стало не по себе. Чтобы остановить поток вопросов, я стал задавать их сам. Его зовут Грэхэм — а не Грэм, подчеркнул он, произнося в своем имени обычно немые звуки, словно в этом было нечто аристократическое, выделяющее его из общего ряда. Родом он из Дэгенхэма, и история его жизни оказалась такой, как я и ожидал: распавшаяся семья, отсутствующий отец, пьяница мать, прогулы в школе, неприятности с законом в возрасте двенадцати лет, отдан на воспитание в чужую семью, сбежал, его вернули домой, он снова сбежал, приехал на Запад, как он называет Уэст-Энд, привлеченный яркими огнями большого города. Живет подаянием, иногда случайным заработком — раздает листовки на Лестер-сквер, моет машины в гараже в Сохо. Я спросил его, почему он не пытается найти постоянную работу, и он важно ответил:
— Я ценю свою свободу.
Грэхэм представляет собой причудливую смесь наивности и уличной мудрости, он недоучка, но его образованная половина поражает осведомленностью в самых неожиданных областях. Увидев книгу Кьеркегора «Повторение», которую я сегодня купил у букиниста на Чаринг-Кросс-роуд, он, дотянувшись, взял ее.
— Кьеркегор, — произнес он, — первый экзистенциалист.
Я расхохотался в полном изумлении:
— Что вы знаете об экзистенциализме?
— Существование важнее сущности, — проговорил он, словно воспроизводя начало детского стишка.
Он не читал текст с суперобложки, потому что у этой книги ее не было. Думаю, он из числа людей с фотографической памятью. Видит где-то фразы и запоминает их, не понимая, что они означают. Удивительно уже то, что он вообще их увидел. Я спросил, где он встречал имя Кьеркегора, — в библиотеке, ответил он.
— Я обратил на него внимание, — пояснил он, — из-за смешного написания по-датски. С двумя «а». Как «А-ах!» в комиксах.
Он много времени проводит в Вестминстерской библиотеке, совсем рядом с Лестер-сквер, роясь в энциклопедиях.
— Если ты просто заходишь погреться, тебя через какое-то время выгоняют, — сказал он. — Но если читаешь, они не могут этого сделать.
Чем дальше заходила беседа, тем труднее становилось закончить ее и выгнать парня на улицу, в холод.
— Где вы сегодня будете ночевать? — спросил я его.
— Не знаю, — ответил он. — Можно поспать внизу?
— Нет, — отрезал я.
— Жаль, хорошее такое крылечко. Чистое. Никаких тебе сквозняков. Ну, найду что-нибудь.
— А сколько стоит самый дешевый ночлег в округе? — спросил я.
Он окинул меня быстрым, оценивающим взглядом.
— Пятнадцать монет.
— Я вам не верю.
— Я не про ночлежки говорю, — слегка возмутился он, — и не про Армию спасения. Я скорей буду спать на тротуаре, чем в одном из их клоповников, где грязные старики всю ночь кашляют и пердят и пристают к тебе в туалете.
В
Я уже собрался лечь, но решил сначала разгадать тайну слов «пруд, а не он», заглянув в словарь, который нашелся в этой квартире. В нем, помимо толкования слов, даны фамилии известных людей, и точно, он там был, хотя я никогда раньше о нем не слышал: « Прудон, Пъер Жозеф (1809–1865), французский социалист, в памфлете «Что такое собственность?»(1840) объявил собственность воровством». Каково, а?
СТРАННЫЕ ИСТОРИИ ЛИНИИ № 167 «БРИТИШ РЕЙЛ»
(По сообщению «Интерситизен»)
Вот уже несколько месяцев не работает эскалатор, соединяющий остановку такси под Юстонским вокзалом с главным залом. А до этого он периодически находился на ремонте. Неделями он был отгорожен большими фанерными щитами, и оттуда до пассажиров, или «клиентов», как называет нас сегодня «Бритиш рейл», карабкавшихся вверх по запасной лестнице со своим багажом, детьми, тележками, престарелыми и немощными родственниками и т. д., доносились удары и лязганье — ремонтники сражались с заклинившим механизмом. Затем экран убирали, движущаяся лестница несколько дней работала и снова ломалась. В конце концов ее оставили в покое, не пытаясь больше привести в движение. Пассажиры с типичным британским стоицизмом смирились и стали использовать эскалатор как обычную неподвижную лестницу, хотя ее ступени слишком высоки для этого. Где-то есть лифт, но тогда нужен носильщик, а на остановке такси носильщиков нет.
Недавно у подножия парализованного механизма появилось печатное объявление:
РАДОСТНАЯ НОВОСТЬ
Новый эскалатор в Юстоне
Мы сожалеем, что эскалатор не работает. Срок его жизни истек [sic]. Изготовление и установка нового эскалатора будут закончены к концу августа 1993 года.
Управляющий по междугородным перевозкам
Четверг, вечер, 4 марта.
Сегодня я обедал с Джейком у «Граучо». Мы уговорили две бутылки деревенского божоле, которому я с удовольствием воздавал должное, о чем впоследствии пожалел. На такси я поехал прямо на Юстонский вокзал и, никуда не торопясь, переписал объявление внизу у сломанного эскалатора, слегка покачиваясь, хихикая себе под нос и привлекая любопытные взгляды пассажиров, которые спешили мимо на штурм стальной лестницы. «Срокего жизни истек». Мне нравится эта фраза. В свете готовящейся приватизации она могла бы стать новым слоганом «Бритиш рейл» вместо «Мы ездим и туда».