Терапия
Шрифт:
— Ладно, — соглашается она.
Мы оба встаем на колени и выбираем разные коробки. Я провожу канцелярским ножом по ним, и мы открываем их.
— Джейс, эти коробки даже не подписаны, — ругается она с улыбкой.
— Хм, да я знаю. Я совсем не силен в этом. Прости.
Она качает головой на меня и начинает ковыряться в своей коробке.
— Ну, это все одежда. Где твоя спальня? Или ты предпочел бы сам разложить одежду?
— Нет, нет, все нормально. Моя комната последняя слева. — Я указываю в сторону прихожей.
— Ладно, — говорит она, вставая, чтобы унести коробку
Соберись, Джейс. Ты не можешь все испортить, пока она не вернулась в твою жизнь.
Несколько минут спустя она возвращается в гостиную, пока я копаюсь в старых фоторамках и фотоальбомах. Я не смотрю до тех пор, пока не слышу ее голос. Я перевожу глаза в ее сторону и вот она, держит в руках мою старую футболку с надписью «Музыка делает меня похотливым». Она стерлась от многих лет использования, и я не удивлюсь, если она помнит, что, когда дала мне ее, она назвала ее «Голубой Джейса».
— Она осталась у тебя после всех этих лет?
Я встаю и подхожу к ней, протягивая руку за футболкой.
— Конечно. Почему ты выглядишь такой удивленной?
— Эм, я не знаю. Я просто не думала, что у тебя осталось что-то с того времени.
Если бы она только знала...
— Джесс, есть много вещей из прошлого, которые у меня все еще остаются. Эта футболка — только один из них, — говорю я серьезно.
Я не уверен, что она почувствует подтекст, но думаю, она понимает, потому что ее взгляд теплеет. Я могу сказать, что она чувствует тоску по прошлому, точно так же как и я. Только это больше, чем тоска по прошлому. Это постоянные воспоминания, состоящие из мыслей, слов, чувств и мгновений, которые никогда не исчезали, ведь не все мосты были сожжены.
Прежде чем я успеваю сказать еще что-то, она быстро отмахивается от воспоминаний и проходит мимо меня.
— Хорошо, какая коробка следующая? Давай покончим с этим, Коллинз.
Я смотрю на лежащую внизу футболку и улыбаюсь.
— Да, мэм. Я думаю, ты можешь помочь мне повесить рамки и прочее.
Она присоединяется ко мне, и мы начинаем сортировать фотографии. Она вынимает одну с моего выпускного в Бэйлоре. Это я и Трент в наших шляпах и мантиях.
— Как прошел тот день? И как ты себя чувствовал?
— Хорошо, — уверяю я ее. Она выглядит задумчивой, но я не могу сказать, о чем она думает. — Ты узнаешь это чувство достаточно скоро.
Она кладет эту рамку в сторону и протягивает руку, чтобы перевернуть другую. Как только переворачивает ее, она замолкает и берет паузу, прежде чем медленно поднять ее. Она притягивает рамку к себе, чтобы посмотреть поближе, выражение ее лица меняется. Ее брови образуют складку, и она смотрит на меня в замешательстве.
— Где ты взял это, Джейс?
— В смысле, где я взял это? Это все мое. А что? Что не так? Ты странно выглядишь, Джесс.
Она встает, вцепившись в фотографию, по-прежнему пристально на нее смотря.
— Кто тебе это дал? Откуда ты знаешь мою
Ее бывшая соседка? Она наверняка ошибается.
— Джесс, это не твоя соседка. Это Женевьев, моя маленькая сестренка.
В одну секунду цвет полностью сходит с ее лица, и она смотрит на меня с замешательством и тревогой. Она качает торопливо головой взад и вперед.
— Нет, нет, это не так. Этого не может быть. Это Виви. Она жила по соседству со мной в средней школе.
Она переворачивает изображение лицом к себе и указывает на лицо Женевьев.
— Это она. Я знаю, что это она. Она даже одета в такую же фиолетовую куртку, и она выглядела также, когда дала мне снежинку. Она не может быть твоей сестрой, Джейс.
Снежинка. Фиолетовая Снежинка... была на Джесс на маминых похоронах. Я даже не знаю, что сказать. Она, должна быть, смущена. Это безумие.
— Джесс, это моя сестра. Посмотри, вот мои фотоальбомы; ты можешь убедиться в этом сама. И у Женевьев было прозвище Виви.
Я кладу ей в руку фотоальбом, и она принимает его, опустившись на диван. Она отчаянно листает страницу за страницей наших семейных фотографий. Слезы наворачиваются у нее на глаза и медленно скатываются по ее лицу. Ее руки дрожат, она действительно начинает пугать меня.
— Джесс, что происходит? Как ты узнала ее прозвище, и почему ты думаешь, что она твоя соседка? Ее нет уже долгое время. Я не понимаю. Объясни мне.
Она смотрит на меня непонимающим взглядом. Ее губы начинают двигаться, как будто она собирается что-то сказать, но она останавливается и сжимает губы в жесткую линию. Ее голова наклоняется в сторону альбома еще раз, прежде чем она встает. Она быстро идет к сумочке, приносит ее на диван и с тревогой начинает копаться в ней. Спустя несколько мгновений, она вытаскивает свою руку из кошелька и показывает брошку Женевьев в раскрытой ладони.
Фиолетовая снежинка.
Она снова указывает на брошку Женевьев и говорит:
— Она подарила мне ее. Я держала ее с собой всегда. Она спасла меня однажды. Она причина, по которой я не убила себя после того, как сделала аборт. И когда я лежала в больнице после смерти Кингсли, и после моей попытки самоубийства, я почти умерла, но она была там снова.
Слезы в ее глазах. Она смотрит на меня, как будто я могу решить эту сумасшедшую загадку, но я в таком же замешательстве, как и она.
— Это был сон или что-то еще. Кингсли был в моем сне, и он был счастлив. Он был воссоединен со своей женой и сыном. Я не знаю... это все так странно. — Ее брови соединяются вместе, хмурясь, и я понятия не имею, что сказать. — Но я помню, что Виви была в моем сне тоже. Этот сон преследует меня, потому что она выглядела так же. Она была в одной и той же одежде и была еще маленькой девочкой, хотя прошло шесть лет с тех пор, как я встретила ее в моем дворе. Во сне она говорила со мной. Она сказала, что это было не мое время, чтобы умереть и, что я должна была бороться. Она сказала мне, что у меня еще осталось много дел. Она сказала мне, что я изменю чьи-то жизни, что любовь найдет меня снова, и мне пришлось открыть глаза и жить так, чтобы я смогла сделать все эти вещи.