Терапия

Перес Кэтрин

Он спасает меня от моего внутреннего противостояния, когда открывает свою дверь. Выходит, захлопывает ее, обходит машину вокруг и подходит ко мне. Дверь открывается, и он протягивает руку, предлагая мне ее, чтобы я выбралась из его чудовищного грузовика. Я спрыгиваю, он закрывает мою дверь и усиливает хватку на моей руке, когда я следую за ним.

— Я никогда никого не привозил сюда прежде. Никто, кроме семьи, об этом не знает. Она всегда была позорным секретом, и родители считали, что это может запятнать их совершенный, хорошо сложенный стиль жизни загородного клуба.

Кто? О ком он говорит?

Я сейчас полностью

растеряна, но все равно не задаю вопросов. Думаю, ему сейчас необходим тот, кто его выслушает. Так что я просто буду этим человеком. Он глубоко вздыхает, когда мы подходим к красивому надгробному камню, на котором с двух сторон изображены два ангелочка.

«Женевьев Бэлл Коллинз

Любимая дочь и сестра

Пусть она навсегда уйдет к ангелам».

Мое сердце падает куда-то в желудок, и челюсть напрягается. Он сильнее сжимает мою руку, и я чувствую облако грусти, окружающее нас. Освободив мою руку, он садится на колени перед могилой.

— Моя сестра. Она была аутистом, и ее жизнь быстро прервалась из-за таких людей как Элизабет, потому что она была другой, — говорит он сквозь стиснутые зубы.

Я смотрю вниз и вижу напряженные мышцы на его шее. Он поднимает руку и проводит ею по волосам. Я чувствую его боль и потерю, которую он чувствует всегда. Мои глаза опускаются на надгробие рядом с надгробием его сестры, и я вижу, что оно принадлежит его отцу. Я знаю, что он покинул этот мир много лет назад из-за рака, но то, что я сейчас нахожусь здесь, делает все намного запутаннее. У меня не самая лучшая семья, но, по крайней мере, все они до сих пор живы. Мое сердце еще немного разбивается, когда я сажусь на колени рядом с ним и жду, когда он закончит свою историю.

— Ее не стало два года назад. С тех пор я делал все, что было в моих силах, чтобы забыть тот чертовски ужасный день.

Он кладет обе руки на голову, хватает свои волосы и опускает голову на руки. Я тянусь и кладу руку ему на спину, молча его успокаивая.

— После ее рождения у мамы была послеродовая депрессия, поэтому она наняла модную высокооплачиваемую няню, чтобы заботиться о ней. Когда она подросла, начали проявляться ее отличия. В два с половиной года педиатр сказал моим родителям, что у нее есть признаки аутизма. Когда пришло время идти в школу, она все еще вела себя как ребенок, только начавший ходить и говорить, поэтому мама настояла на том, чтобы поместить ее в школу для детей с особыми потребностями. Она практически спрятала ее ото всех и позволила няне делать всю ее работу. Мама казалась потерянной, и ее холодность по отношению к Женевьев была ужасна. Я никогда это не замечал, поскольку мама всегда была сфокусирована на мне.

Он вздыхает и проводит пальцами по выгравированным словам на надгробном камне перед тем, как продолжить.

— В школу и обратно ее возили на специальном автобусе. Как я и говорил, мама хотела спрятать ее ото всех. Даже несмотря на то, что Женевьев вербально себя никак не выражала и не любила физического контакта, она всегда позволяла мне обнимать ее. Все остальные думали, что она ни с кем не общалась, но это не так: она общалась со мной. Она всегда тянулась ко мне, трогала мое лицо и улыбалась. Она была очаровательна и невинна. Я всегда чувствовал, что ей одиноко, даже когда доктора сказали, что, возможно, ей необходимо время, чтобы побыть в одиночестве. Я ежедневно заходил к ней в комнату и играл с ней. Ей нравилось расставлять на

полу разные предметы в линии, поэтому я помогал ей в этом. Это может показаться глупым, но это было наше время, только для нас двоих.

Одинокая слеза скатывается по его щеке, и мое сердце разбивается из-за него еще раз.

— Однажды она вышла из автобуса и несколько детей из средней школы, проходивших мимо, начали кричать ей что-то. Я имею в виду неприятные вещи. Я так разозлился, что побежал за ними, крича, чтобы они заткнулись и оставили ее в покое. Я был единственным, кто встречал ее на остановке и провожал до дома, поэтому именно мне приходилось видеть этих уродов каждый день.

Я чувствую, как он напрягается, быстро встает, стирая слезу с лица.

— Однажды я опоздал, — говорит он, сломавшись. Наполненные болью рыдания вырываются из его горла, и его тело дрожит, когда он закрывает руками лицо. Он трясет головой, пытаясь стереть воспоминания о том, что случилось.

— Я чертовски опоздал, Джесс. Эти уроды начали кидать в нее камни, и она испугалась. Она начала убегать от них. Когда я побежал за ней, все, что я видел, это бегущую Женевьев и детей, преследующих ее. Автобус уехал, даже в правилах было прописано, что он «не имеет права уезжать до тех пор, пока ее кто-нибудь не встретит». Она, наверное, была ужасно напугана. Выбежала на дорогу очень неожиданно и была сбита грузовиком, который проезжал мимо. Она погибла мгновенно — именно там, прямо у меня на глазах.

Его тело подрагивает, когда у него вырывается самый душераздирающий звук, который я когда-либо слышала. Как будто он в первый раз плачет по своей потере. Я тянусь и обхватываю его руками. Он кладет свою голову мне на плечо, и я чувствую, как моя футболка намокает от его слез. В этот момент он похож на маленького напуганного мальчика, а не на большого и сильного квотербека. А я чувствую себя сильной, поддерживая его, а не слабой девочкой, которая позволяет другим унижать ее. Он шмыгает носом, поднимает голову и вытирает глаза. Он выпрямляется и внезапно обратно превращается в сильного Джейса.

— Мне жаль. Ты, наверное, думаешь, что я какая-то большая плакса или типа того, — говорит он и снова подносит свои руки к лицу.

— Нет, не думаю. Если бы ты рассказал мне эту историю, не проронив ни одной слезинки, я бы подумала, что с тобой что-то не так, — говорю я и чувствую, как мои собственные слезы катятся по щекам.

— После ее смерти моя мама, впервые с рождения Женевьев, вела себя как мама. Эта смерть очень сильно повлияла на моих родителей. Их мучили вина и сожаление. Мама уже никогда не была такой, как прежде. Она неделями не выходила из комнаты, ничего не ела, не ходила в душ. Наш дом долгое время был похож на склеп. Потом мама наконец-то занялась лечением своего горя и депрессии, и врач убедил ее, что остальные члены семьи тоже нуждаются в терапии. Мы начали посещать семейные сеансы, и там я научился не ненавидеть свою мать за то, как она себя вела с Женевьев. До этого момента я никогда не видел, насколько она была убита горем, и как мучилась от своей вины.

Невыносимо видеть грусть на его лице. Это душераздирающе.

— С тех пор я пытался быть идеальным сыном для нее, особенно после смерти отца. Я только хотел, чтобы она была счастлива, понимаешь? В конце концов, это была моя вина, что Женевьев погибла. Если бы я пришел вовремя, это никогда бы не произошло. Я не хотел, чтобы во мне она видела виновника в смерти моей сестры. Я хотел быть для нее сыном, которым бы она гордилась.

Он прикасается губами к кончикам двух пальцев и прикладывает их к надгробию.