Терапия

Перес Кэтрин

Он вешает шлем на байк и указывает на вход.

— Не леди вперед, — поддевает он.

— Ты такой умник. Думаю, у нас будет все просто отлично, — говорю я, выгибаю бровь и озорно улыбаюсь ему.

— Думаю, ты можешь оказаться правой.

Глава 20

«Рано или поздно мы все должны отпустить наше прошлое». — Дэн Браун

Кингсли

Я

понятия не имею, почему она передумала, похоже, с этим как-то связан телефонный звонок, но я рад этому. С тех пор, как я увидел эту девушку, я понял, что должен познакомиться с ней. Да, конечно, изначально причиной, по которой я заметил ее, было то, что она так похожа на мою Лили, теми же чернильно-черными волосами. Это превосходно. Она красивая. Я не могу насмотреться на нее и почему-то чувствую, что она должна быть в моей жизни. Как бы безумно и нелепо это не звучало, я знаю, что эта девушка именно та, кого я действительно хочу узнать.

Как же удивительно чувствовать ее руки вокруг меня. Мы приближаемся к «Старбаксу», и ее прикосновение исчезает, я чувствую, как через меня проходит боль от одиночества. Я давно не прикасался к женщине, почти целый год. Вот сколько времени прошло с тех пор, как Лили забрала свою жизнь, унеся с собой нашего нерожденного сына.

Независимо от того, сколько месяцев прошло, острая боль, страдание и ужас того дня никогда не утихнут. Не думаю, что я когда-либо буду в состоянии окончательно примириться с тем, как она могла быть такой эгоисткой. Я никогда не пойму, как кто-то может упасть так глубоко в пучину безнадежности, чтобы покончить со своей жизнью.

Я любил ее, заботился о ней, и я был хорошим мужем для нее. Почему она не пришла ко мне, или не сказала, что она чувствовала, потому что сам я никогда не пойму.

***

Я иду, чтобы открыть дверь для нее, но она хватает ее раньше меня и входит в помещение. Это похоже на то, что она слишком сильно старается, словно пытается что-то доказать мне или себе, или обоим. Есть такие внешне жестокие девушки, но она вызывает у меня впечатление, что за этим фасадом скрывается нечто гораздо более глубокое.

Мои глаза перемещаются на ее упругую маленькую попку, и я заставляю их вернуться обратно вверх. Я не могу туда пойти с этой девушкой. Я не могу общаться с ней, как с телкой, которую только что встретил в баре или где-нибудь еще. Я видел боль в ее глазах в группе, когда она думала, что никто не смотрит, и я чувствую напряжение, которое постоянно накатывает с нее. Я, конечно, не хочу причинять ей еще больше боли, так что должен держать свои гормоны в узде.

— Хочешь занять нам столик, пока я возьму напитки? Что бы вы хотели, мисс Джессика?

— О нет, я могу сама купить себе напиток, спасибо. Это не свидание. У меня есть свои деньги, никаких проблем.

Ага, вот она: госпожа Крутая, «я смогу постоять за себя», независимая женщина.

— Как скажешь, я просто

предложил.

— Спасибо, но я справлюсь. Не страшно.

Она шагает к прилавку и заказывает, твердо заявляя о своей самостоятельности. Боже, она милая.

— Я бы хотела холодный чай, пожалуйста, с сахаром.

— Ах, ты не любишь кофе? — спрашиваю я.

— Не особенно. Моя мама всегда пила кофе по утрам, и она любила разбавлять его выпивкой. Это разрушило для меня любовь к кофе, но мне здесь очень нравятся их чаи Tazo.

Тон ее голоса резко меняется, когда она упоминает свою мать, и она становится еще более жесткой, чем была раньше.

— О, ну, это имеет смысл. Я не пью никакой кофе. Мне просто нравится здесь их сладкий, замороженный напиток. — Я смеюсь, чувствуя всю нелепость этого напитка.

Она хихикает и немного отходит в сторону, чтобы я мог заказать. Внезапно, я чувствую себя застенчивым в своем выборе.

— Эм, да. Я возьму холодный кофе с шоколадной крошкой и со взбитыми сливками, — говорю я тихо.

Я смотрю на нее, и на ее лице появляется большая улыбка. Это фантастически реальная улыбка, которая затрагивает ее глаза. Она такая красивая; улыбка, которая никогда не должна покидать ее лицо. Я надеюсь, что смогу удержать ее на ее лице. Может быть, это будет моей новой целью каждый раз, когда я буду рядом с ней.

Она просто об этом еще не знает.

Мы садимся за угловой столик, и хотя она все еще внешне невозмутима, я вижу, что она слишком нервничает.

— Я заставляю тебя нервничать? — спрашиваю я ее прямо в лоб. Я невероятно прямолинейный. Я не знаю, как быть в такой ситуации.

Мой вопрос, кажется, выводит ее из равновесия, и мне это нравится. Ей нужно немного расслабиться.

— Эм, нет, не ты. Почему ты спрашиваешь меня об этом? Я выгляжу нервной для тебя? Или ты просто настолько высокомерен, что думаешь, будто меня нервируешь?

Я не могу сдержать смеха. К сожалению, она очень злится на мою реакцию.

— Ну, если быть до конца честным, то да. Ты выглядишь нервной, и нет, я не высокомерный. В этом теле совсем нет высокомерности. Посмотри на меня, разве я похож на парня, который влюблен в себя? — говорю я, двигаю бровями и жестами показываю на свое тело. — Я ношу рубашки за десять долларов из «Волмарт» и штаны Дики. Я совершенно далек от высокомерности или эгоцентричности.

Она просто понятия не имеет, кто я.

— Просто ты ведешь себя грубо. Я не нервничаю. Ты не заставляешь меня нервничать. Я спокойна, никаких нервов здесь нет, — отвечает она, и то, как она скрещивает руки, подтверждает тот факт, что она нервничает.

— Итак, скажи мне, почему ты в этой группе. Какова твоя история, мисс Джессика?

Сейчас она меня ненавидит. Выражение ее лица бесценно. Я ничего не могу поделать; я изо всех сил стараюсь сдержать смех.

— Ты не можешь быть снисходительным? Это чертовски личный вопрос, Кингсли. Почему бы тебе не сказать мне, почему ты находишься в группе, и мы сможем уйти отсюда.