Шрифт:
В сумерках разгорались призрачные огни. Танцевали тени, пели странное, шелестели сырой листвой. Саша шагнул в сторону, но ему со смехом преградили путь. Тени толкали Сашу к домику розового кирпича. Дверь была распахнута, за ней нетерпеливо ждала тьма, пахнущая лежалыми пряниками, и кто-то внимательно смотрел из-за белой шторы. Еще можно было спастись – не входить в дом, вырваться из круга, бежать по аллеям туда, где слышен гул машин и человеческие голоса. Саша шарахнулся назад. Рука задела что-то влажное, и он захрипел, отчаянно извиваясь и обливаясь холодным потом.
– Белье пора сдавать, – раздался неприветливый голос, – подъезжаем.
Поезд качало на частых стрелках. Над
– Белье пора сдавать, – повторила проводница. – Билет вам нужен?
– Да, пожалуйста, – попросил зачем-то Саша. Предъявлять использованный билет было некому. Разве что самому себе. Поездка была личной Сашиной затеей. Выходом из ямы, в которую он сам себя загнал.
В то утро он опять проснулся от собственного крика, мокрый и трясущийся. Долго курил, маясь от одиночества. Рассказать бы кому-нибудь… Объяснить приятелю, почему он шарахнулся от ребенка в песочнице, который сам себе рассказывал какую-то историю, и затеял в книжном магазине нелепую ссору с женщиной, покупавшей сборник сказок. Извиниться перед девушкой за то, что выбросил в окно пакет пряников, которые принесла она к чаю… Из открытой форточки запахло свежей листвой, послышался серебристый смех, и мягкой рукой перехватило горло.
А может, съездить туда? Посмотреть, убедиться, что все страхи – просто плод воображения? Приехать в город, который когда-то так сильно напугал. Так, что до сих пор мучаешься кошмарами. Так сильно, что ты даже рассказать об этих страхах никому не можешь, чтобы объяснить свои странности… А ведь это выход, подумал Саша. Приехать в обычный, скучный город. Из достопримечательностей – тепло и дешевые фрукты на рынке. Особенно хороша вишня. Весь рынок завален вишней – лаково блестящей, почти черной, пахнущей заманчиво и тревожно… Погулять по улицам, которые помнишь с детства, и убедиться, что это самые обыкновенные, скучные, пыльные улицы. И, если получится, посмотреть с того балкона. И ничего не увидеть, кроме унылого двора и переполненных мусорных баков.
В окно снова потянуло зеленью, прибитой дождем пылью, и кто-то шепнул – правильно, приезжай к нам, мы ждем. По позвоночнику прошла мохнатая лапа. Не ври себе, сказал Саша. Много раз собирался, но так и не съездил – боишься. Выбивать клин клином – хорошо, но теням из твоих кошмаров эта идея нравится еще больше. Сны могут обернуться правдой – и что ты тогда будешь делать?
Саша потер лицо. Закипающий чайник и вязкий рассвет за окном – на работу собираться рано, ложиться досыпать – поздно. Неловко примостившись на табуретке, рассеянно полистал прихваченную из почтового ящика газетенку. Среди пестрой рекламы иногда попадались статьи. Он бездумно пробежал глазами по врезке. История Дуракова, в одночасье ставшего Разумовским, неожиданно заинтересовала его. «Поменять фамилию? Запросто!» – кричал заголовок. Громко щелкнул вскипевший чайник, и с щелчком встал на место кусочек мозаики. Саша заулыбался, слепо глядя в окно. Выход нашелся.
Разговор с родителями Саша откладывал до последнего. На мамины звонки бодро отвечал: ничего нового, скоро в отпуск. Выложил новость только накануне отъезда, забежав попрощаться.
Мама расплакалась, недоуменно и обижено. Отец спросил только – чем тебя моя фамилия не устроила? Не слушая невнятных оправданий, смотрел в пол, сжимал кулаки. Саша ерзал на стуле, чувствуя себя нашкодившим пацаном. Отец молчал и только
– Ты так и не сказал, куда едешь, – тихо сказала мама.
Саша ответил, и ему показалось, что в ее глазах мелькнуло понимание. Захотелось все рассказать, объяснить, но он только молча ткнулся ей в щеку и помчался вниз по лестнице, все еще чувствуя, как горят уши.
– Вот ваш билет… Интересная у вас фамилия, – сказала проводница.
– Мне тоже нравится, – напряженно хохотнул Саша.
Проводница ушла. Саша уставился в окно – в вечернем сумраке уже мелькали окраинные пятиэтажки. Снова подумалось, что в найденном выходе есть что-то искусственное. Как будто все понарошку, – вспомнилось полузабытое слово. А понарошку не считается.
Саша раздраженно фыркнул. Давай будем разумными, сказал он себе. Поддашься страху – и вся затея окажется бессмысленной. «Клин клином», – в который раз прошептал Саша и улыбнулся. «И на всякий случай козырной туз в рукаве, да?», – добавил внутренний голос. Сумерки за окном быстро превращались в кисельную южную ночь, на улицах дрожали огни. Саша был почти уверен, что если бы не шум поезда – он услышал бы смех и пение, в котором почти различимы странные, не подвластные разуму слова. Холод пробежал по позвоночнику, и сердце кольнула тоска.
– Очень вредно спать на закате, – наставительно сказал себе Саша и сгреб в охапку пропотевшие простыни.
У каждого в детстве были собственные, не связанные с реальностью страхи. Многих пугали Букой, но кто боялся его всерьез? Настоящий детский ужас кроется в вещах, совершенно на первый взгляд безобидных и не вызывающих у взрослых подозрений, – страх слишком силен, чтобы разделить его с другими, а его причудливые формы не оставляют места для догадок.
Детским кошмаром Саши стала безобидная сказка про теремок. Почему все оставались в теремке? Почему не шли домой, к маме и папе? «Тук-тук», – говорила бабушка, и Саша застывал от ужаса. «Кто-кто в теремочке живет?» – и сердце останавливалось в жутком ожидании. Узорчато-розовый теремок населяли кошмарные существа. Завывания, стон, плач и злобный хохот – вот чем должны были ответить на вопрос прохожего. Дверь открывалась, исторгая запах гнили, и обманчиво-пряничные стены теремка проглатывали новую жертву. Медведь, разрушивший дом, представлялся Саше бесстрашным героем, неподвластным злым чарам. Но иногда, в особо темные вечера, медведь начинал казаться всего лишь новой жертвой, а счастливый финал – утешительной ложью. Не в силах решить раз и навсегда, что же случилось с медведем на самом деле, Саша вновь и вновь просил прочитать жуткую сказку. Он мучительно вслушивался в интонации, пытаясь уловить хоть намек, но надтреснутый голос звучал равнодушно, и тайна оставалась неразгаданной.
Несмотря на ужас, внушаемый этой историей, она обладала для Саши непонятной притягательной силой. Фраза «Кто-кто в теремочке живет?» казалась волшебной; Саша шептал ее по ночам, укрывшись с головой одеялом и зажимая уши, чтобы не услышать ответ. Казалось, осмелься он произнести это вслух – и его поглотит водоворот страшных и чудесных событий. На всякий случай перед тем, как произнести колдовские слова, Саша решал, что медведь все-таки может разрушить теремок.
Привокзальная площадь была пуста, пахло мокрой зеленью и землей. Толпа пассажиров рассосалась так быстро, что Саша не успел даже оглядеться. Шорох тополей и далекое шуршание машин только подчеркивали тишину. Теплый, слабый ветер мягко потрогал шею, и Саша вздрогнул.