Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Амаду Жоржи

О более далеких путешествиях, скажем, в Баию или Аракажу, Тереза узнавала лишь перед отъездом капитана, только успевая уложить в чемодан прекрасно накрахмаленные и выглаженные рубашки и белые отутюженные костюмы. Случайно же, из обрывков разговора капитана с Шико Полподметки она узнавала, что хозяин задержится на ферме, чтобы подогнать работы, о поездке в Кристину, где он собирался проверить дела в винном погребке негра Баптиста – погребок носил имя негра, но все товары и деньги принадлежали Жустиниано, о ночах, проводимых то в одном, то в другом доме, то на плантациях, то в поселках, где танцевали всю ночь напролет фанданго, а он, будучи хорошим танцором, всегда готов был потанцевать, тем более что на танцах

капитан приглядывал и выбирал для себя девочек. Эти ночи для Терезы были ночами отдыха.

О празднике у Раймундо Аликате, на далекой плантации в ночь на Святого Жоана, Тереза, конечно, знала: капитан никогда не пропускал его, считая свое присутствие обязательным каждый год. Мундиньо Аликате, которому покровительствовали Гедесы, был известным человеком в округе и сводником Жустиниано. Славился он не только тем, что выращивал сахарный тростник, продавал кашасу и другие местные, весьма любопытные напитки, способные поднять на ноги мертвого, но и тем, что собирал у себя рабочих, возглавляемых кабокло, прозванным Прокладыватель дорог в зарослях, а потому Раймундо Аликате звали или Раймундо Прокладыватель дорог в зарослях, или Мундиньо де Обатуала – именем святого, которое было получено в Баии после смерти бабалориша Бернардино до Бате-Фолья. Славился он и девицами, которых собирал у себя, а потом поставлял капитану, другим уважаемым особам города (оставляя Гедесам самых привлекательных), а также пансиону Габи и злачным местам в Куйа-Дагуа. Не имевший себе равных праздник длился весь месяц июнь с танцами в доме для приглашенных, а под навесом – для кабокло во славу Святого Антонио, Святого Жоана, Святого Педро. Самый большой праздник был на Святого Жоана; разжигали большой костер, готовили горы кукурузы, устраивали фейерверк, палили из ружей и танцевали до упаду. На праздник съезжались люди со всей округи на лошадях, в повозках, запряженных волами, пешком, на грузовиках и «фордах». Раймундо Аликате закалывал борова, козленка, барана, резал кур и цыплят, устраивал пир горой. Кавакиньо, гармоники и гитары, вальсы, польки, мазурки, фокстроты и самбы – всю ночь напролет. Капитан начинал кадриль, он был мастак танцевать, любил хорошо выпить и закусить, ну, и выбрать из собравшихся здесь девиц приходящуюся ему по вкусу; когда же выбор был сделан, льстивый и корыстный Раймундо брался договариваться с девушкой. С этого праздника капитан с пустыми руками не уезжал никогда.

Тереза накрахмалила белый костюм, голубую рубашку. Выстиранное и выглаженное белье разложено на постели, голый капитан сидит на краю, Тереза моет и вытирает ему ноги, потом выходит вылить воду из таза, дрожа от страха. Но сегодня это не обычный её страх перед грубостью и побоями, сегодня она боится, что он прикажет ей лечь и повалится на неё, прежде чем начнет одеваться на праздник. Боже, сегодня нет! Ужасная, тяжелая обязанность, которую Тереза выполняет почти каждый день, опасаясь наказания. Но сегодня, о Боже, не надо! Хоть бы капитан забыл!

Когда капитан приказывает, она должна повиноваться, нет возможности этого избежать. И бесполезно врать, говоря, что она нездорова, что у неё месячные. Капи­тан Жусто очень любит это время, кровь возбуждает его: это – война! (Еще одно выражение Венеранды.) Да здравствует война!

И это происходит каждый раз с тех пор, как у неё начались месячные. Война, грязная, отвратительная, де­лающая её обязанность еще тяжелее и ужаснее. Но сегодня это будет ужаснее всего. Сегодня не надо, Боже праведный!

Она возвращается в комнату. Ах, Боже! Капитан уже переложил белье с постели на стул и лег, тело сильное, откормленное, ждет, на груди ожерелье из золотых колец. Тереза знает, что должна делать, если капитан лег, – должна тут же лечь, не дожидаясь приказа. Ослушаться невозможно. Мертвая от страха, постоянного страха быть битой, Тереза вроде бы,

не видя его, ищет белье.

– Что ты там ходишь? Почему не ложишься?

Тяжело ступая, точно ноги налились свинцом, она подходит к постели, испытывая куда большее отвращение, чем в запретные дни месячных, но она ничего не может поделать и раздевается.

– Скорее. Давай!

Она ложится, тяжелая рука берет её за бедро, раздвигает ей ноги. Тереза сжимается, в горле стоит ком, всегда ей это противно, но сегодня особенно; сегодня совсем иное, иное страдание – болит сердце. Когда капитан уже на Терезе, внутреннее сопротивление усиливается, не дает возможности в нее проникнуть, вроде бы два года назад он и не лишил её девственности.

– Да ты опять девственница или пользовалась квасцами? – Так делала Венеранда с уже использованными девочками: прикладывала им квасцы, чтобы обмануть мужчин-растяп.

Для капитана это одно удовольствие. Тереза напряжена, неподатлива. Это уже не аморфное, вялое тело, оно сопротивляется, трудно дается, но капитан, чув­ствуя в очередной раз победу над мятежной природой девицы, побеждает её, нет равного ему самца.

От удовольствия он завладевает её ртом. Рот горек, как желчь.

Торопясь одеться, капитан даже не моется, когда Тереза приходит с тазом, он уже, вытеревшись концом простыни, надел трусы. Тереза надевает нижнее белье, ей бы помыться, хотя она это сделала, закончив работу по дому и магазину. Теперь, стоя на коленях, Тереза натягивает носки и ботинки на ноги капитана; потом подает ему рубашку, брюки, галстук, пиджак и, нако­нец, кинжал и револьвер.

Терто Щенок ждет его, сидя за рулем, шофер и наёмный убийца, компаньон по танцам и игрок на гармонике. Шико Полподметки уже начал праздновать ночь на Святого Жоана, ходя из дома в дом, накачиваясь кашасой, коньяком, ликерами из плодов женипато, кажу, питанги, журубебы, для него безразлично, что он пьет. К утру он дотащится до своей раскладушки в подсобном помещении магазина, забитого сушеным мясом, мешками с соленой рыбой, грязного, облюбованного всеми мухами города, если, конечно, не останется в комнате проститутки в одном из худших борделей Куйа-Дагуа.

В белом костюме, как с картинки журнала мод, капитан выглядит важной персоной, политическим боссом. Поправляя узел галстука, капитан раздумывает, а не взять ли ему с собой Терезу, она наденет платье До­рис, которое та редко носила: девчонка красивая, картинка, вполне достойна, чтобы показать её. Находясь на заводе, когда наступал праздник Святого Жоана, Эмилиано Гедес всегда заезжал за своими родственниками, приглашенными на фанданго к Аликате, чтобы показать столичным гостям «типично деревенский праздник на ферме!». Задерживался он там недолго: выпивал бокал вина, танцевал одну кадриль и возвращался в свой роскошный дом при заводе, но прежде, чем отбыть, он, подкрутив усы, оценивал присутствовавших женщин опытным глазом. Раймундо внимательно следил за Эмилиано Гедесом и малейший интерес в его глазах расценивал как сигнал к действию и тут же договаривался с избранницей хозяина земель и отдавал её в его распоряжение.

Капитану очень хотелось подразнить Терезой старшего из Гедесов, сеньора Кажазейраса-до-Норте. Но доктор Эмилиано Гедес сейчас в отъезде и вернется только через несколько месяцев. И всё же, смерив оценивающим взглядом Терезу, капитан было уже открыл рот, чтобы приказать ей одеться для праздника.

Угадавшую его намерения Терезу охватил страх, но не страх перед грубостью капитана и его желанием, которым она обязана подчиняться, а совсем иной, еще больший, ведь, если капитан возьмет её с собой, молодой человек будет напрасно ждать её под дождем у во­рот магазина и обещанный им праздник не состоится, никогда она не испытает этого возникшего к нему чувства, не тронет его шелковистых волос, не прильнет к его щекочущим губам.