Тереза Ракен. Жерминаль
Шрифт:
Эти воришки в конце концов стали бичом всей округи. Мало-помалу они завладели ею как орда дикарей. Сперва они ограничились площадкой Ворейской шахты, возились на куче угля, слезали оттуда перемазанные, черные, как негры, играли в прятки между штабелями крепежного леса, теряясь в проходах, как в девственном лесу. Затем они взяли приступом террикон, скатывались с него по голому откосу, еще горячему от внутреннего пожара, или же забирались в кусты, покрывавшие старую часть отвала, и, юркнув в их чащу, как шаловливые мышата, часами сидели там тихонько, занявшись спокойными играми. С каждым днем они расширяли свои завоевания, забирались на склад кирпича, дрались там до крови, бегали по лугам и ели без хлеба всякие травы с сочными стеблями, копошились в тине у берегов канала, ловили рыбешек и поедали их
Чаще всего они сновали по дорогам между Монсу и Маршьеном и, оглядывая все жадным взглядом, как голодные волчата, искали, что бы им стащить, все больше смелея в мародерских набегах. Атаманом по-прежнему оставался Жанлен, направлявший своих подначальных на поиски добычи: они опустошали луковые плантации, залезали в сады и огороды, воровали товары, выставленные у дверей лавок. Они действовали во всех окрестностях, а там обвиняли в хищениях забастовщиков, уверяли, что это орудует хорошо организованная шайка.
Однажды Жанлен даже заставил Лидию обворовать мачеху, и девчонка утащила у нее дюжины две палочек ячменного сахара из стеклянной банки, которая стояла на одной из полок в окне, служившем жене Пьерона витриной; Мачеха избила ее, но девочка не выдала Жанлена — она трепетала перед ним. Обиднее всего было то, что при дележе он всегда брал себе львиную долю. Бебер тоже обязан был приносить ему все, что удавалось украсть, и почитал себя счастливым, если атаман не отнимал у него всю добычу целиком, наградив его вдобавок затрещинами.
С некоторого времени Жанлен стал злоупотреблять своей властью. Он колотил Лидию, как будто она была его женой, а Бебера, пользуясь его доверчивостью, втягивал во всякие неприятные приключения, обращая его в осла, на которого сыплются удары, и потешался над ним, хотя рослый крепыш Бебер был куда сильнее его и мог бы свалить его одним ударом кулака. Жанлен презирал их обоих, довел их до рабской покорности, рассказывал им всякие небылицы, уверил их, что у него есть возлюбленная — прекрасная принцесса, которой они недостойны показаться. И действительно, за последние дни случалось, что он вдруг исчезал на углу улицы, на повороте тропинки или еще где-нибудь, с тройным видом приказав им немедленно возвращаться в поселок. Предварительно он всегда отбирал у них наворованное.
Так было и в тот вечер.
— Дай сюда! — сказал он, вырвав треску из рук Бебера, когда все трое остановились на повороте дороги, близ Рекильяра.
Бебер запротестовал:
— А мне? Я тоже хочу рыбы. Ведь это я ее стащил.
— Еще что? Захочу дам, а не захочу — получишь фигу. Нынче ни за что не дам. Завтра так и быть… если останется.
И, толкнув Лидию, поставил их в ряд, как солдат на смотру. Затем обошел их и сзади отдал приказ:
— Стойте пять минут. Оборачиваться не смейте… А если обернетесь крышка! — вас сожрут звери… Через пять минут марш домой, да чтоб Бебер дорогой не смел лезть к Лидии, а то я все узнаю и завтра вздую обоих.
И вдруг он исчез, растаял в сумраке, — совсем не слышно было шагов его босых ног. Два раба долго стояли, не шевелясь, не оглядываясь, — а то повернешься, и невидимый Жанлен даст оплеуху. Они безумно боялись его, и этот страх постепенно соединил их взаимным чувством глубокого сострадания. Бебер всегда мечтал о Лидии. Вот бы схватить ее в объятия и крепко прижать к себе, как это делают взрослые парни и девушки. Хотела этого и Лидия — она чувствовала, что стала бы совсем иной, если б с ней обращались деликатно и ласково. Но ни Бебер, ни она не смели ослушаться Жанлена. И когда наконец оба двинулись к поселку, они не дерзнули поцеловаться, хотя было совсем темно; они чинно шли рядышком, преисполненные нежности н отчаяния, глубоко уверенные, что лишь стоит им коснуться друг друга, как сзади протянется рука и атаман надает им тумаков.
В этот самый час Этьеи стоял у двора Рекильярской шахты. Накануне Мукетта упросила его прийти еще раз, и он пришел, так как, не желая себе в том признаться, питал теперь некоторую симпатию к этой девушке, страстно обожавшей его. Впрочем, он шел с намерением
Под остовом развалившегося копра открывался спуск в шахту. Черную дыру осеняло что-то похожее на виселицу — прямой столб с перекладиной наверху; из расщелин каменной кладки, сохранившейся вокруг отверстия, тянулись к небу два дерева — рябина и платан, казалось, поднимавшиеся из глубины недр земных. Дикий, заброшенный пустырь покрыт был травой и косматыми кустами они скрывали пропасть, заваленную сверху старыми бревнами, заросшую терновником и боярышником, где весною малиновки свивали себе гнезда. Не желая тратить большие деньги на поддержание этой выработанной, мертвой шахты. Компания лет десять собиралась завалить ствол, но все тянула, выжидая, когда в Верейской шахте установят вентилятор, так как вентиляционная камера обеих шахт, сообщавшихся между собой, находилась у подошвы Рекильярского шахтного колодца, и бывший запасной ход служил вытяжной трубой. Пока что только укрепили сруб шахтного ствола поперечными балками, перегородившими его пролет; верхние выработки забросили, поддерживали только самую нижнюю, в которой пылал адский огонь — огромная печь, набитая каменным углем, горевшим с такой мощной тягой, что из конца в конец соседней шахты дул ураганный ветер. Из осторожности, желая сохранить для Ворейской шахты возможность спуска и подъема по лестницам рекильярского запасного хода, отдали приказ содержать его в порядке, но, однако, никто этим не занимался, лестницы гнили от сырости, лестничные площадки обваливались. Вверху спуск в запасной ход закрывали большие кусты терновника; на первой лестнице не хватало нескольких ступенек, и, чтобы достать ногами до уцелевших ступеней, нужно было ухватиться за корни рябины и, повиснув в темноте, спрыгнуть наудачу вниз.
Этьен терпеливо ждал, стоя за кустом, и вдруг услышал долгий шорох в ветвях. Он подумал, что шуршит, уползая, испуганный уж. Но вот внезапно вспыхнул огонек спички, и Этьен остолбенел, увидев Жанлена: мальчишка зажег свечу и исчез, как будто провалился сквозь землю. Этьена взяло любопытство, он подошел к отверстию ствола; Жанлен скрылся, — только на второй площадке мерцал слабый свет. Замявшись, было, Этьен последовал за ним: ухватился за корни, прыгнул вниз, и ему показалось, что он сейчас пролетит все пятьсот восемьдесят четыре метра глубины Рекильярской шахты, — и вдруг почувствовал под ногами площадку. Он стал потихоньку спускаться. Должно быть, Жанлен ничего не слышал — Этьен все время видел внизу, под собою, мерцающий огонек и огромную, мелькавшую на стенке ствола безобразную тень маленького калеки, ковылявшего на хромых ногах. Жанлен прыгал с ловкостью обезьяны, вытягивался всем телом вниз, когда не хватало ступенек, цеплялся за уцелевшие перекладины руками, ногами, даже подбородком. Лестницы, длиною в семь метров, следовали одна за другой, одни были еще крепкие, а некоторые шатались, трещали, — казалось, вот-вот обрушатся; одна за другой шли узкие площадки с позеленевшими, гнилыми и такими трухлявыми настилами, что нога утопала в них, как во мху; а чем ниже спускались, тем удушливее становился накаленный воздух, тянувший из вентиляционной камеры; к счастью, во время забастовки печь топилась слабо, а когда шли работы, она пожирала по пяти тонн угля в день; тогда невозможно было бы спуститься сюда, не опалив себе волосы.
— Ах ты лягушонок поганый! — задыхаясь, бранился Этьен. — Да куда это он лезет?..
Два раза он чуть не сорвался — ноги скользили на мокрых ступеньках. Если бы хоть свечка была, а то он поминутно ушибался, спускаясь в темноте вслед за слабым огоньком, все убегавшим вдаль. Наверняка уже одолели двадцать лестниц, а спуск все еще не кончился. Этьен стал считать: двадцать одна, двадцать две, двадцать три, — но пришлось спускаться еще ниже, еще ниже. Голову ему так и жгло, как будто он попал в раскаленную печь. Наконец добрались до рудничного двора, и Этьен увидел, что огонек мелькает в квершлаге. Одолели тридцать лестниц — значит, спустились на двести десять метров или около того.