Терминатор – 3 (с половиной)
Шрифт:
– Классно!
– заявил Батхед, застегивая ширинку.
– Как в сортире!
– Ага!
– пропищал Бивис.
– Прямо сральник натуральный!
– Сортир!
– заспорил Батхед.
– Сральник!
– запротестовал Бивис.
– Сортир!
– Сральник! Сральник! Сральник! Сральник! Сральник!
– завопил Бивис.
– Ты че, урод, какой же это сральник! Сральник это где гадят!
– возмутился Батхед.
– А здесь только отлили. Сортир это!
– А я щас тут всю улицу обгажу, - сообщил Бивис и спустил свои штанишки.
Шериф, услышав их последнюю перебранку, схватился за сердце.
– Они меня в могилу
– застонал он.
– Поехали отсюда, ребята, - приказал он.
– Сэр, а как же выстрелы?
– спросил его подчиненный. Вон там скорую кто-то свинцом нашпиговал, - он показал пальцем.
– Ну нашпиговал, подумаешь, - ответил шериф.
– Пусть кто-нибудь другой разбирается. Поехали!
Полицейская машина развернулась и помчалась в ночь. Ей вслед полетели кирпичи. Это так развлекались Бивис и Батхед. После того как полицейские уехали, отмороженная парочка принялась закидывать кирпичами «скорую помощь».
– Слышь, Батхед, я ненавижу сериал «скорая помощь», писклявым голосом заявил Бивис, разбивая кирпичом фары у скорой помощи.
– Ага, я тоже, - сообщил Батхед.
– Ну полный отстой, - с этими словами он запустил кирпичом в машину.
Тем временем, вместе с полицейскими, улицу покинул и Терминатор. На его пути повстречалась телефонная будка, где какой-то очкарик договаривался о любовном свидании.
– Да, милая, сегодня обязательно встретимся, клянусь твоей мамочкой, что я приду. Да, пиво купи получше, а то, с того раза до сих пор живот болит. До встречи. Я тоже люблю тебя, чувиха! – с этими словами он вылетел из будки очками вперед.
Невзирая на гневные протестующие крики очкарика, низкорослый горбатый уродец принялся листать телефонный справочник, разыскивая стадион.
– Послушай, ты, гондон китайский, - принялся дергать терминатора очкарик. – Ты что себе позволяешь? Я на тебя в суд подам!
Терминатор в ответ вытащил руку из кармана длинного не в меру плаща и, приставив дуло к правому линзе очков, спустил курок. Разъяренную морду очкарика как пулей сдуло. Терминатор внимательно осмотрел все стадионы, числившиеся в справочнике и направился вперед. Первая же афиша о сегодняшнем матче сообщила ему, что матч состоится на стадионе Синее платье имени Моники Левински (бывший стадион имени Линкольна). Подъехав к стадиону, Т1000(б) увидел сияющие над входом слова самого Линкольна (стадион переименовали совсем недавно):
«Больше всего на свете я ненавижу две вещи – расовые предрассудки и ниггеров».
Рядом с воротами, на белой стене рукой Джона Коннора при помощи баллончика с краской был намалеван новый лозунг, который должен был заменить старый. Он гласил следующее:
«Моника, Моника! Поиграем в слоника?
Билл».
Рядом, тоже рукой Джона был нарисован сам Билл, с расстегнутой ширинкой и торчащим «слоником».
Вокруг новой надписи толпилось не меньше народу, чем хотело попасть на матч. Многие щелкали вспышками, многие повторяли эту надпись, стараясь запомнить, а некоторые, особо прилежные, старательно срисовывали ее в свой блокнот. По иронии судьбы на этом матче присутствовал сам Билл Клинтон, о чем диктор объявила за пять минут до начала матча.
– А мы знаем! – в дружном порыве заревел весь стадион. Билл Клинтон так изумился, что привстал. Камеры наехали на него крупным планом и на видеотабло все увидели президента в полный рост. К несчастью для президента, он забыл застегнуть ширинку. Это встретило столь бурный восторг зрителей,
– Вы что, через неделю выборы! Меня выберут снова!
– Да Вы что, господин президент, забыли, что в них не участвуете, два своих срока уже отсидели!
– Ой, я и забыл!
– спохватился Клинтон.
– Надо же что-то такое сделать, чтобы все тут же забыли. Запоминается последняя фраза, так еще Штирлиц говорил!
– нашелся Билл Клинтон.
– Дайте сюда саксофон! Телохранители президента тут же ринулись на оркестр, заломив руки саксофонисту и, заехав тому для проформы коваными армейскими ботинками в пах, принесли инструмент президенту. Тот, схватил саксофон, поднес его к губам, дал сигнал свите и те тут же включили фонограмму. Со стороны казалось, что президент наяривает на саксе рок-н-ролл в стиле кантри.
В это же самое время на квартире Бивиса и Батхеда.
– Эй, Батхед, смотри, какой отстой по телеку гонят!
– это же какой-то говнюк исполняет на саксе нечто среднее между «Модерн токинг» и «На-на»!
– Ни фига!
– с пылом возразил Батхед, похрюкивая и покряхтывая.
– Это нечто среднее между «модерн токинг» и моей задницей!
– в подтверждение его слов раздался неприличный звук.
– Точно, точно!
– повизгивая согласился Бивис.
– Ты смотри, у него цвет волос как у меня.
– Ну да, пельмень, ты что, своего папашу не узнаешь, - ответил Батхед.
– Посмотри на себя в зеркало, когда вырастешь, таким же станешь!
– Ух ты!
– повизгивая обрадовался Бивис.
– Когда я вырасту, я стану президентом и мне все телки дадут, и все такое!
– Ни фига!
– покряхтывая возразил Батхед.
– Тебе даже в подворотне у какого-нибудь пидара член отсосать и то не дадут. Вырождение рода и все такое.
– Батхед, козел, ты мне всю малину обосрал, - закричал Бивис.
– Я тут только что все это представил, и тут ты со своим пидаром!
– с этими словами он с размаху заехал Батхеду с ноги между ног. Лицо Батхеда стало пунцовым.
– Ах ты пельмень, - заорал он, когда отошел от боли.
– Да я тебе щас задницу так надеру, что ты у меня месяц кровью гадить будешь!
– с этими словами он принялся бить Бивиса. Немедленно разгорелась драка. Оставим их и вернемся на стадион. Там президент уже закончил дуть в саксофон и раскланивался направо и налево, словно звезда эстрады. Зрители так бурно приветствовали его, что забыли о начавшемся матче.
Тем временем, на западной трибуне в бейсбольной кепке на голове и пакетиками чипсов в руках сидел Джон Коннор. Кепку и чипсы еще каких-то минут десять назад принадлежали разносчику. Случайно повстречавшись с ним в туалете, Джон поменялся с ним на рулон туалетной бумаги, а все возражения снял, вырвав с корнем стульчак и заехав им разносчику по шее. Спустя еще десять минут, когда тот очнулся, то он увидел нехорошо поглядывающего на него горбатого толстяка.